Четыре писаки. Владимир Евгеньевич Бородин

порядке каждодневной тренировкой. Реакция парня оказалась столь же вялой, как и на попытки Линды завязать с ним тёплую беседу. Мэйсон упорно молчал, углубляя взгляд в самого себя. Казалось, что он и вовсе отрешился от участия в совместной беседе. Тогда и другие перестали замечать его. Вдруг он, несколько путанно, заговорил:

      – Помню рассказ своей бабушки о том, что муж её подруги, по словам этой особы, якобы всегда храпел. Бабушка, почему-то была глубоко уверена, что он никогда не храпит. В том возрасте мне казалось странным, что бабушка знает об этом, хотя она, в моём тогдашнем понимании, не жила с ним под одним кровом… Бабушка уверяла, что этот человек был очень хороший и ей его очень жалко. Уверяла, что в глубине души, её подруге хотелось, чтобы муж её храпел, как подобает мужчине в летах. С другой же стороны, подруга желала, чтобы он не смел начать храпеть, беспокоя её, поскольку она очень пеклась о своём здоровье. В ходе подобных терзаний, между желаемым и действительностью, между реальностью и вымыслом, как подруга потом призналась бабушке, она зарезала мужа во сне, распоров ему живот столовым ножом.

      – Прекрасный сюжет для рассказа! – живо воскликнул Десмонд.

      – Я уверена, что Вы уже написали его, Мэйсон, – очаровательно улыбнулась Линда. –Но, полагаю, Вы ещё не завершили образование и имеете мало времени?

      – Осваиваю юридические науки. Так хотел мой покойный отец, и я поступил на юридический, хотя душа не лежала…

      – А я скоро закончу экономический, – поддерживала беседу Линда.

      – Вам нравится? – лаконично спросил Мэйсон, понимая, что надо проявить к ней хоть какой-то интерес, показаться вежливым.

      – Скукотища… Но, приходится ради достижения чего-то в жизни. А мама Ваша живёт с Вами?

      – Конечно же, нет. Мы не сошлись характерами. Стареющая бабка же, стала оскорблять мои эстетические чувства своим внешним видом. Отец оставил мне большую часть состояния, и я не нуждаюсь в материнской помощи. Отец был крупным правительственным чиновником, – Мэйсон хотел добавить «и единственным человеком в мире, который меня не раздражал… Во всяком случае, в том возрасте…», но прервал себя вовремя.

      – Какой Вы счастливчик! Мне бы кто оставил всё состояние, – Линда вздохнула.

      – А вот моя прабабушка, – начал Мэйсон, словно все только и ждали продолжения его рассказа из истории семьи, постоянно попрекала прадеда тем, что он потеет, усматривая в том нечто совершенно непристойное. Со временем, это стало её навязчивой идеей, и бедный муж был совершенно затравлен. От природы полный и потливый он начал худеть, недоедать и окончательно слёг.

      – Удивительно! – Линда выразительно посмотрела на собеседника. – А Вы не занимаетесь фотографией?

      – В какой-то мере да…

      – Наверное, Вы владеете лучшими программами по обработке фотографий и творите своего рода загадочные шедевры?

      – Вовсе нет. Я признаю только плёночный аппарат. В этом плане я – ретроград.

      «Почему бы и нет, пижонство, конечно, но в меру» – подумала Линда