Боевые потери. Денис Александрович Артемьев

любом раскладе. Пытать будут пока не сдохнем; что им не расскажи, всё будет мало. Пленные им сейчас ни к чему, они наступают, до Москвы 200 километров, если только в подручные к ним не пойти.

      – Ты что, с ума сошёл? – возмутился Дима.

      – Да, друг, ты уж чего-то не того, – обиженно, как малый ребёнок, проканючил Саша.

      Вот этого мне было и нужно, они маленько разозлились, теперь готовы слушать.

      – Значит так, братья, обо всём этом мы поговорим позже, когда выберемся отсюда, а то что мы можем сбежать, я не сомневаюсь.

      – Что?

      – Как?

      – Спокойно. Слушайте…

      Третий раз нас повели на допрос, должно быть, под утро. И когда эти палачи отдыхали-то сами? Непонятно. Хотя, судя по зрачкам того, кто меня пытал, у него не просто не все дома, он увлекался наркотическими стимуляторами. В этот раз в пыточную нас вёл всего один сонный бандеровец, совсем молодой, видно, его ветераны наградили повинностью вести нас на пытку из воспитательных соображений. Он злился, что ему не дали покемарить как следует, и отыгрывался на нас, тыча прикладом между лопаток, по затылкам, отвешивая пинки. Мы старались, не тормозили, чуть ли не бегом бежали к нашей боли, но не из-за его ударов, а скорее из предвкушения.

      Нас привязали: меня к креслу, ребят к столам. Палачи загремели инструментами, стало неуютно, пробил озноб. Лучше смерть. Я знаю, были люди, которые терпели пытки неделями, – глыбы, а не люди, до них нам как до луны – тянуться можно – достать нельзя. Когда палачи, вооружившись щипцами и свёрлами, пошли на нас, прозвучал неестественно высокий крик:

      – Стойте! Не надо этого, всё расскажу, спрашивайте, – это Саша не выдержал.

      Палачи дружно заржали. И мой садист, и больной на голову мастер заплечных дел, занятый Димой, обернулись, чтобы посмотреть на Сашу, а тот широко распахнув глаза и открыв рот, смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого, и ждал их ответа. Второй раз мне здесь повезло, Саша своими криками отвлёк внимание палачей на себя, но главное – мой отвернулся. Мне одного мгновения хватило, я всё заранее продумал, права на ошибку у меня не было, второго такого шанса нам не выпадет.

      В прошлый раз, когда меня из кресла вынимали, я сумел прихватить с собой скальпель – обычный медицинский острейший инструмент потрошения людей. Падая я засунул его себе за пояс, успел, а сейчас он колол мне запястье, прячась в рукаве. Когда демон обернулся, чтоб посмотреть на потекшего клятого москаля, я вынул скальпель, сжал его пальцами, изловчился, вывернув запястье, и полоснул по обечайке – полоснул раз, другой, коротко дёрнул – и одна рука свободна. Обечайку наручника на левой руке я полоснул с размахом, не рассчитал немного на радостях, вместе с пластиком порезал и себя.

      Меня услышали, ну, то есть, не меня, а что-то мой демон уловил краем уха, какое-то шевеление, и пока два других, наклонясь к Диме, спрашивали: «А ты?», – он поворачивался (мне казалось, что поворачивается он как в замедленной съёмке) в сторону кресла. Закончить манёвр я ему не дал, сам не знаю откуда у меня взялась такая