Филарет. Патриарх Московский. Михаил Васильевич Шелест

свои записи неделю, причём извёл штук двадцать гусиных перьев и целый бутылёк чёрных чернил. Ну и бумаги пятнадцать листов, а это копейки на две по нынешним ценам. И получилось у меня краткое пособие по ведению бухгалтерского учёта, которое я озаглавил: «Введение в казённую справу».

      Дед, ежедневно заходивший ко мне утром и вечером, видя, что я тружусь в поте лица, всю неделю ни о чём не спрашивал, когда увидел десять листов, исписанных убористым почерком, обомлел. А когда прочитал, то на долгое время лишился дара речи и только стоял за кафедрой тупо уставившись на стопку исписанных мной с обеих сторон листов.

      – Такого не может быть, – наконец проговорил он. – Не знаю, радоваться ли мне, что у нас в роду появился свой Аристотель.

      – Почему Аристотель? – спросил я, устало откидываясь на стену, подложив под спину подушку, набитую овечьей шерстью. – Он разве был ещё и экономом?

      – Был-был… А ты, значит, считаешь себя экономистом?

      Родственник задумчиво постучал пальцами по деревянной столешнице кафедры.

      – Тебе лет-то сколько?

      – Девятое пошло.

      – Девятое… Интересно получилось. Хотел я тебя обучить, а учишь ты меня… Девятилетний отрок.

      – Да, что ты, деда. Я в казённой справе ничего не разумею.

      – И где ты подсмотрел такое? У вас в усадьбе? У ключника вашего? Или у тятьки?

      – Не-е-е… У нас не так. Слушал я в рядах купеческих, да за менялами фряжскими подглядывал. Нравится мне на деньги смотреть и считать.

      – За менялами? А ну сочти сколько денег будет в драхме.

      – В какой? – спросил я.

      Дед улыбнулся.

      Следующий час он экзаменовал меня по пересчёту и переладу с наших монет на иноземные, и с иноземных на иноземные. Обсчитался я всего пару раз, а дед только покрякивал и потирал ладони.

      – Тебя хоть сейчас ставь за прилавок банка.

      – Так там и стоят мальцы, одних со мной лет. Лупили меня сперва за то, что «пялился» на них. Ругали, что сглажу. А потом пообвыкли.

      – Ха! Мальцы! Эти мальцы играют монетами, как только народились и счёту ростовщическому учатся с трёх лет, а не с пяти, как у нас. А кто и ранее… Били, говоришь?

      – Били, деда.

      – Сейчас не бьют?

      – Не бьют.

      – Значит своего почуяли, крысенята.

      – Не дядька их со мной говорил, да спрашивал чей я. Я сказал, Федюнька Ховрин-Захарьин, а он покрутил головой и разрешил стоять, а мальцам заказал меня тремать.

      – Федюнька, говоришь? Вот ты мне, Федюнька, и задал задачу. Что делать с тобой таким? Аристотелем-Пифагором? Учить тебя уже не чему, а к делу приставлять пока рано. Покажу тебе и расскажу про казначейские хитрости, но это день-два, а дальше что? То, что ты тут написал, впору государю Ивану Васильевичу нести, но как он поймёт, если сказать, что это перемога внука моего. Хе-хе! Девятилетнего… Хе-хе!

      – А вы не говорите, деда, – скривился я. – Сперва не говорите, а когда прочитает, скажите. Или вообще… Передайте вместе с вашей челобитной. Прошу, де, государь, рассмотреть сии новшества в учёте… Ну, вы поняли,