Мертвые кости, живая душа. Ирина Ростова

будь вежлива. После Императора он самый знатный в Святом Престоле, и каждый в его роду стал Святым. И он будет – когда его черед придет. И вот, отдай ему свиток, – он сунул внутрь и поперек шеи Мойры что-то твердое и легкое.

      Мойра, конечно, его плохо слышала и понимала мало из его слов – только то, что ее сейчас замуруют в деревянный ящик и, кажется, опустят в могилу.

      Так и вышло – крышка закрылась, и раздался стук молотка – ее приколачивали, и потом все качнулось, и ухнуло вниз, и по крышке гроба застучали комья земли. Мойра смутно слышала сквозь духоту и душащие ее слезы, как писец читал что-то заунывным речитативом, и его голос постепенно отдалялся и становился все глуше и глуше, с тем, как все больше и больше земля покрывала могилу.

      Потом и вовсе стало тихо – единственным звуком осталось только ее собственное дыхание, сбивчивое и тяжелое. Было больно – вывернутые и перетянутые руки и ноги не давали даже лежать спокойно, и тяжелый страх сковывал душу.

      Она умрет – непременно умрет, другого ничего не возможно. Ее похоронили, оставив умирать в ящике, где она скоро не сможет дышать. Она умрет.

      Тишина, боль и духота поглощали ее, она тонула и по кругу рядом с ней шли все ее мысли. Мойра всхлипнула и начала молиться, потому что больше ничего делать ей и не оставалось. Только ее мысли ей принадлежали, и их она могла только обратить к Святой Земле и Святым Небесам.

      Она жила неправильно. Она жила грешно.

      Она жила напрасно.

      Семнадцать лет под солнцем и Небом, семнадцать лет ходила она по Земле, и ни следа никакого не останется от нее, ничего не сделала, даже детей не породила, и память о ней изгладится совсем скоро.

      Она угаснет тут, в во тьме и тишине – и ее путь, короткий и страшный, окончится.

      С тех пор как Альдо позвал ее через окно, она была обречена.

      А потом в тишине послышался негромкий шкряб, потом ее один – словно кто-то подбирался к ящику, а потом … что-то вроде стука.

      Девушка даже сначала не поняла, что это было. Показалось? Откуда под землей, среди червей и смерти, какие-то звуки?..

      Снова стук – и на этот раз в душе Мойры вспыхнула горячая, невероятная надежда.

      Писец же говорил что-то!.. Что-то про стук, что-то про герцога, что-то про свиток.

      С ней еще не все? Это не … конец?

      В ящик снова постучали снизу, и Мойра, изогнувшись из последних сил, стукнула по днищу обеими ногами. Когда шкрябание стало сильней, потом раздался треск, и Мойра провалилась куда-то вниз вместе с отлетевшими досками, упала на что-то вязкое – в лоно земли, поняла она, как спелый плод с дерева.

      Вокруг было темно, и только факел неровно освещал лица двух живых бородатых мужчин, которые, наклонясь, изучали ее.

      Вокруг было видно совсем чуть-чуть – ровно сколько хватало неверных бликов факела. Они были у подземной галереи – похоже, такой же, как та, что была наверху. С одной стороны Мойра видела влажную плоть земли, с другой – серую каменную кладку. На грани освещенного круга был смутно виден