Мертвые кости, живая душа. Ирина Ростова

ужом поползла прочь, волоча за собой свою потяжелевшую котомку. Скрывшись за гротом, она продолжала слышать завывания трупа, и вопли охотников, которые пытались с ним справиться, хоть они звучали и тише, чем яростное биение ее сердца. Она ползла, пока ее могли заметить, и потом, среди деревьев, поднялась и припустила бегом, куда глаза глядят, пытаясь скрыться подальше и оставить позади все это.

      Альдо ее спас. Что с ней было бы, если бы ее нашли там, рядом с трупом местного, рядом с горящими на костре останками, даже Святые не скажут, а она и подавно. И знать бы не хотела.

      Только вот как теперь он сам? Сожгут ли его тело до конца, уйдет ли он к своему Незримому Охотнику в мире? Или будет обречен скитаться, не живой и не мертвый, среди живых? Тогда все было зря – и ее изгнание, и их путь через лес, и падение Святого Бово, и смерть этого охотника. Все-все.

      От этого в груди тянуло и давило, и Мойра плакала на ходу, но не останавливалась, продолжая идти и брести, и ковылять, когда совсем кончались силы, пока ноги не вынесли ее, наконец, снова на торный тракт.

      Глава 6

      Мойра могла только предположить, куда ей – и до следующего верстового столба она все сомневалась, что идет правильно. Иногда по дороге проносился экипаж, или всадник, или громыхала телега, и тогда девушка пряталась в зарослях на обочине – слишком велик был страх перед живыми людьми, куда больше, чем перед мертвыми. Как ей уже стало понятно, с мертвыми она худо-бедно еще могла разговаривать и договариваться, а вот живые несли в себе угрозу с первого мгновения.

      Поэтому она и на постоялый двор не сунула нос, хотя деньги у нее были. В котомке нашлись монетки в тряпице, подложенные родными – и больше, чем у них в доме было, то ли какие-то заначки растревожили ради нее, то ли у соседей заняли, но понимание этого было одновременно надрывным и сладким. И Альдо, от чего-то такой заботливый к ней в последние часы, подложил все, что нашел у мертвого охотника из Благочинья – несколько рубленых серебряных пластинок и полудрагоценных камней. По меркам деревенских – целое состояние, и что он с собой все носил – не понятно, может, не доверял никому из своих. Но он свою тайну унес в землю, в смерть, а Мойра забрала его добычу и с ней уходила все дальше.

      Но как бы не манил ее постоялый двор обещанием кровати, воды и еды, она не решилась туда завернуть – страшно было, мало ли, встревожатся, откуда у такой грязнушки и оборванки денежки? Нет, по всему выходило, надо было или отмыться где-то в речке сначала, или вовсе отыскать какую-никакую деревеньку и попроситься на ночлег в доме старейшин. Но эту ночь, что делать, пришлось коротать в холоде под звездами зарывшись в ямку между корней и укрывшись еловыми лапами и дерном.

      Утром же, не выбирая, Мойра свернула на ближайшей развилке в деревню, названия которой и не слыхивала никогда. Но любая деревня – это Святые, это дом старейшин, где заповедано давать приют всем странникам, и, значит, и Мойре теперь, тоже.

      Конечно, исторгнутая из деревни, проклятая, она, может, и права не имела на это, но девушка надеялась, что такие вести Святые меж собой не передают,