Улица До свидания. Владимир Юрьевич Василенко

Леля, беря меня за руку, ведет зачем-то во двор того же дома. Поднимаемся. Я вспоминаю: где-то на Гоголя у нас дальние родственники. Или не дальние.

      Мы сидим за столом, нам наливают чаю. Седой дед как будто молча что-то все время вспоминает, а бабка, постоянно трогая свои три волосины, говорит без пауз и выражения, но так, что мне почему-то кажется: они с Лелей общаются совсем на другую тему… Улучив момент, я разглядываю чуть постарше меня девчонку напротив. Когда не разглядываю, чувствую: она разглядывает меня. Из рассказа хозяйки я понимаю, что они тут так и живут, втроем.

      – А где ее родители? А они нам кто, дальние или ближние?

      Во дела, мороженое мне можно, а…

      Последнее впечатление того лета: похороны на поселке. Толпа стариков, в основном бабок, море военных, плывущий над головами по главной улице гроб, весь в знаменах, раскаты оркестра. В гробу, в кузове – парень с соседней улицы, оказавшийся в Чехословакии в том самом танке, о каком сообщали в «Последних известиях»…

      «Последние известия»… В определенные часы утром и вечером дядя Даня в своей капроновой с дырочками шляпе (эти капельки пота у него на лбу под ее ободком) всегда спешит в дом, подтягивая на ступеньках крыльца ногу и как можно быстрее переступая порог:

      – Сейчас будут «Последние известия».

      Ну, хорошо, вечером, перед сном – я согласен. Но утром – какие ж они «последние»?

      ***

      Минут через двадцать после того как улегся, сводив ее посреди ночи в туалет, задремав, снова слышу:

      – Ро-о-одя…

      Подхожу в темноте: вставать, что ли, не собирается?

      – Поправь подушку.

      – И ты из-за этого меня звала? – поворачиваюсь и ухожу.

      Окончательно перебитый сон. Лежа в соседней комнате, слушая эти погромыхивания стула, за какой она, лежа, держится рукой, я представляю: вот бы мать там встала, сама бы пошла в туалет, потом сама бы легла… Заурядные, обычные действия. Насколько они невозможны. Это называется: время.

      Очнувшись утром, вспомнил: ночью точно слышал, как мать ходила в туалет, причем дважды. Представил, как она, побоявшись меня будить, лежит сейчас на боку со свешенными на пол ногами, одеяло сползло… Мы с Мариной придумали ставить низенькую скамеечку у кровати, чтобы она училась поднимать на кровать ноги в два приема: сперва на скамеечку, потом на кровать. Но до сих пор и это не удавалось (как говаривал физрук в школе после моего соскока с брусьев: «Схема есть, но пока – два»). Высунувшись из двери в комнату, увидал: лежит на кровати вся, целиком. Вот она, радость!

      Нет, явно, явно приходит в себя!

      После утреннего моциона натираемся. Подставляет по очереди ноги:

      – И там еще… где у меня ладошки на ногах…

      – Уши на попе.

      Положительно, кто-то меня там, наверху, услышал.

      Завтракаем.

      – Вот здесь должен был оставаться еще кусочек селедочки, ты не брала? – тычу вилкой в пустую тарелку.

      – Нет, – смеется.

      – Ну, ладно…

      Уплетает колбасу,