Геометрическая поэзия. Софья Бекас

ла в полутьме:

      «По теореме Пифагора

      Пришёл, измученный, ко мне

      Судья всемирного раздора».

      Но то был сон, всего лишь сон.

      Свои кровавые чернила

      Я нацедила на перо

      И им бумагу окропила.

      Я начертила на листе

      Прямоугольный треугольник,

      Где у кометы на хвосте

      Сидит обиженный Песочник.

      Спешишь, Песочный человек?

      Не ты ли это постарался

      И, затянувшийся на век,

      Мой сон развеял? Обознался

      В ночи свирепый Бугимен.

      Его избитые кошмары

      Теперь не более, чем тень,

      Не наносящая удары.

      Глубокий вдох – всего лишь сон.

      Я беспокойно засыпаю,

      И снова снится странный клон,

      Чьего я имени не знаю.

      Он шепчет мне: «Открой тетрадь.

      Искусной прозы теорема

      Не даст писателю соврать -

      Твоя извечная дилемма…

      По-новой выведи пером

      Живую формулу поэта

      И прогони из горла ком

      Свободой старого завета,

      Ведь даже этот странный стих

      Всего лишь плод твоих анафий,

      И сладкой власти он лишён

      В пространстве свергнутых монархий».

      И я пишу, пишу во тьме…

      Сменяет снова рифма прозу,

      И аксиомы в голове

      Несут ленивую угрозу.

      У изголовья он приник,

      Судья израненного мира,

      Устало что-то говорит,

      В его руке дрожит рапира…

      Смешались первые труды

      И геометрия Евклида.

      Давно знакомые черты

      Напоминают инвалида,

      Чей тихий вздох – хрустальный шар,

      Парящий в мутном подсознании;

      И там же раненый омар,

      И там же жуткие пираньи…

      Я начертила полукруг.

      Светлеет комната ночная,

      И вижу я, как старый друг

      Бледнеет, мысли покидая.

      Сон окончательно ушёл,

      Но геометрия поэта

      Свой беспощадный произвол

      Оставит с наступлением света.

      Моя кровать. Часы. Стена.

      Температура тридцать девять,

      И вижу я сквозь дымку сна

      Непоэтическую лебедь.

      Ну да, я сплю – всё это сон,

      Не до конца ещё проснулась,

      Но в поэтический закон

      Вся сущность мира обернулась.

      Два брата

      Ты облил чернилами мою картину

      За то, что я порвал твою любимую книгу

      За брошенное мне обидное слово…

      Так всё знакомо и совсем не ново.

      Когда это началось, скажи мне?

      Этих вечных ссор не было и в помине

      До дня, когда между нами пробежала кошка…

      Чёрная, как зимняя ночь за окошком.

      С чего началось это всё? Я не помню,

      Да и ты давно закрыл на это глаза ладонью.

      Теперь это только длинная цепь, где звенья –

      Ссоры и взаимные оскорбления.

      Ты сжёг мой любимый пирог с черникой

      За то, что я зачитался интересной книгой

      И послал к чертям тебя, играть не желая…

      Вот такая вот ирония злая.

      А ведь ты тоже любишь его – черничный пирог.

      Сколько раз я выставлял тебя за порог

      В надежде побыть один, в тишине и покое?

      Ну что ж, я получил их, только хочется совсем другое.

      И теперь я стою на твоей могиле,

      Утопая по колено в песке и иле

      У реки, где мы играли вместе…

      Было такое время, даже не верится.

      Одно меня радует: ты живой,

      Правда, где-то далеко и не со мной.

      Не думал, что скажу это, но мне очень жаль:

      Я бы хотел услышать в твоём голосе сталь.

      Пусть мы бы ссорились, как не в себя,

      Мы бы делали это, друг друга любя,

      Но ты был бы рядом, и я раздражался,

      Что младший братишка, как всегда, не сдержался.

      Отец бы пришёл и сказал, как обычно,

      Что наши ссоры – его пряди седые,

      Что мать стареет из-за наших слов,

      Брошенных в порыве гнева без тормозов.

      Но