Марийон, вдова торговца рыбой. Вера Платонова

снасти подготовь, да просиди на ветру и мокроте-то… я-то посмотрю на тебя, селёдку. Как будешь отдавать за бесценок, за копейки свои сраные? Сама селёдка ты. Покойничек Теодор меня в чести держал, всегда самую лучшую цену платил, самую высокую. Вот ты, значит, как его память чтишь. Друзей обижаешь закадычных евоных. Да чтоб ты подавилася своими копеечками десятью.

      Марийон цыкнула языком, как принято было цыкать на своих партнеров по торгу на рынке Дивска. В памяти пронеслось, как покойный Теодор, приходя домой, приговаривал: – Смотри, Марийка, сдохну я. Жить тебе надо будет как-то. Пойдешь за мой прилавок. Первым тебе рыбу принесет долговязый Фрол. Он не наглый, цену не ломит, а рыба у него всегда крупная и свежая, у него бери форелей, окуней, красноперку, да все бери. Этот нормальный. Сильно не жмись. Ему без жены тяжело, детей малых четыре штуки по лавкам, и то девки.

      Вторым обычно заходит Цугенок. С ним ухо востро. Далеко выходить он ленится, рыбу ловит как попало, никакой методы не стыдится. С ним разговор короткий. Повыбирай что получше, да по цене не балуй.

      Затем может Гардо притти. Он большой спецьялист по гадам морским, угрям да устрицам. У него деликатесы все бери, цена соответственная. Да и ты задерешь ее местным дамочкам. Особо если видишь, как служанки из Богатого квартала идут с утра закупаться к обедам, сразу соображай. – Тут он постучал длинным пальцем по лысому лбу. Марийон, в тот момент занятая чисткой медного котелка до блеска, слушала вполуха. И думала о том, до чего же нудный у нее старик, хоть и безобидный. Да еще о том, что на ярмарку нужно выбраться и, хотя б новые сережки, да кое-что из одежды прикупить.

      Цугенок, тем временем, замолчал и смотрел на задумавшуюся Марийон, выжидая реакции.

      Та махнула рукой, мол, ступай и радуйся, что хоть так.

      Он развернулся, и пришмыгивая, заявил:

      – Красивая ты, баба! Тока злющая и дурная. Не то б женился.

      Марийон, театрально закатила глаза.

      – А то мне без твоей женитьбы и не выжить. Сплю и вижу, как приедешь ты ко мне в золоченой карете с предложением руки и сердца! Король Леопольд Пятнадцатый, не иначе!

      За мясным прилавком захохотала Миленка, уперев руки в аппетитные бока:

      – Куда ты ей красноносый сдался, Марийка у нас красотка, да еще и не беднячка какая, дело имеет свое!

      – От красотки слышу! – вернула Марийон подруге похвалу, и та сразу заулыбалась.

      После Цугенка заходили мальчишки с озерными раками и окуньками. Окуньков немного Марийон тоже принимала, на них были свои покупатели. Каждый день заходила Старая Роза с Маркизом в плетеной корзине. Маркизом звался упитанный котяра черно-белой джентльменской расцветки, это был главный компаньон Розы во всех делах. А дома их ждали то ли двадцать, а по некоторым рассказам и целых сорок кошачьих морд, требовавших свое рыбное лакомство.

      Иногда еще к причалам Дивска швартовались промысловые лодки, идущие с севера, приносящие рыбу северных рек и Холодного моря. И тогда товар Марийон пополнялся жирными сигами, чирами, северными омулями, тайменями. Для такого дела она заранее запасала в погребе лед, который приходилось покупать у местного холодильщика втридорога.

      Но уже больше месяца северных тралов было не видать на горизонте, и Марийон прикидывала, не разумнее ли было засолить парочку оставшихся сигов, или пытаться продлить их свежесть подсыпанием льда.

      Покупателей еще не было. Женщина принялась потрошить цугенковских лососей, чтоб продать их подороже ленивым служаночкам Богатого квартала или зажиточным дамам, которые хоть и не имеют прислуги, но и не настолько бедны, чтобы пачкать руки о рыбью требуху.

      Сентябрьское солнышко поднялось повыше и ощутимо пригрело, при этом освежающий ветер с моря не менее ощутимо пробрал до костей. Марийон надела легкий платок на голову, чтоб не напекло, и тут же запахнула шаль покрепче, чтоб не простудиться.

      В свои двадцать четыре года, один год она уже прожила вдовой, самостоятельно. И черт возьми, это был не самый ужасный год. Она была вполне хороша собой, имела свой уютный домик на пересечении Яблоневой улицы и Якорного переулка, зарабатывала на жизнь честным трудом, и ни перед кем не склоняла головы. Если не считать того, как однажды по рынку проезжал сам брат короля с большой свитой, и всем велено было наклонить головы. И то больше никогда никто из королевской семьи в Дивске не бывал.

      Вокруг прилавка закрутились самые преданные Марийонкины поклонники – местные бездомные коты. Они нагло вставали на задние лапы и мяукали, не боясь своих природных врагов с мясной стороны: чуть поодаль разлеглись барбосы. Милена – добрая душа, ворчала, но подкидывала дивским псам то кусок выбракованной говяжьей печени, то свиную селезенку, а то перепадали им и хорошие кости.

      – Ну куда, куда! Ну и борзота! – Марийон шуганула наглого рыжего – она называла его Забиякой, и в глубине души, отдавала ему предпочтение среди других мяукающих попрошаек. Судя по виду, жизнь у него была нелегкой: ухо надорвано, сломанный хвост неправильно сросся и образовывал чуть ли не прямой угол, один клык слегка торчал, видимо, челюсти тоже когда-то досталось.