Под ручку с Богом!. Виктор Волгин

на кухню. Петр Николаевич крутанул пробку, и двухлитровая кола брызгами окропила все стены. Тамара расхохоталась (хотя мне за такое был гарантирован подзатыльник), Петр разбавил виски и положил ладонь на ее колено, наполнил стаканы и, почувствовав мое недовольство, успокоил:

      – Это временно, весной переедем в новую квартиру.

      Петр Николаевич протянул мне стакан и снова улыбнулся уголком рта. Я почему-то тупил. Меня завораживал странный взгляд этого человека, и я не отрываясь всматривался в его зрачки. Только теперь я понял, что один его глаз был карим, а другой – пронзительно-голубым.

      От этого открытия я невольно вздрогнул, и Тамара ткнула меня пальцем в висок:

      – Пей, ты же любишь, дурак!

      Я продолжал завороженно смотреть на Петра Николаевича и не притрагивался к стакану. Он потерял терпение, поставил стакан на стол и прошипел сквозь зубы:

      – Дебил.

      – Не хочешь – как хочешь! Нам больше достанется! – Похоже, мои чувства Тамару больше не интересовали.

      Петр достал сигарету, прикурил и разом создал на кухне дымовую завесу. Он подмигнул мне карим глазом:

      – Пепельницу подай!

      Я взял с конфорки пепельницу и поставил на стол, едва не столкнув бутылку виски. Тамара вспыхнула, и я уже приготовился к удару, но Петр включил доброго дядьку и сменил тему:

      – Пацан, ты к хоккею как относишься?

      – Хорошо, – ответил я.

      – Надо его на секцию записать. У меня здесь приятель… Тренирует молодежь. – Петр выпустил массивное кольцо дыма в мою сторону.

      – Ой, да какой из него спортсмен? Он художник! – отмахнулась Тамара.

      – Художник – от слова «худо»! – хохотнул Петр. – Художники вечно сидят без порток! А сила в жизни всегда пригодиться.

      – Можно, я пойду в комнату?

      – Можешь даже телевизор включить. Только не громко! – разрешила Тамара.

      Когда наступил час ночи, я занял свое новое место. Мне постелили на кухне и плотно закрыли обе двери. Пьяные люди плохо оценивают ситуацию и не контролируют издаваемые звуки, и поэтому сквозь дремоту я слышал сладострастные стоны Тамары и гулкие выдохи дяди Пети. Конечно, я и раньше слышал про секс. Я понимал, что что-то неладно скроено в этом мире и все женщины на картинах обладают грудью, но не имеют пениса, но поверить в похабные рассказы старшеклассников я не решался. Мне казалось, что это враки.

      Периодически я слышал, как они наполняют бокалы, смеются и снова приступают к совокуплению. Казалось, что за стеной не половой акт любящих сердец, а какая-то тяжелая драма, больше напоминающая бойцовский поединок. Тамара стонала, и мне казалось, что этот странный Петр причиняет ей невыносимые муки, а она боится его и не смеет позвать на помощь. Я ужаснулся тому, что брак вместо удовольствия приносит такие страдания женщине, и решил убедиться в том, что жизнь Тамары вне опасности.

      Я на цыпочках пробрался к комнатной двери и приложил ухо к замочной скважине. Шекспировские страсти прервались, но Тамара продолжала громко