Большая книга ужасов – 63 (сборник). Елена Арсеньева

к подушке и сворачивалась клубком, стараясь уткнуться носом в горячее, гладкое, горьковато, но так успокоительно пахнущее, мерно вздымающееся плечо человека, который – Сильва, не зная названия чувствам, смутно ощущала это! – любил ее.

      Через десять дней мальчик уехал, на прощание поцеловав Сильву в морду влажными и солеными губами. Он просил хозяина отдать ему щенка, но тот не согласился.

      Сильве предстояло приносить прибыль!

* * *

      Выйдя из двора, я свернул налево, прошел несколько шагов, а потом спохватился, что вообще-то иду не туда.

      Направо же надо! Поликлиника – направо.

      И швейная мастерская «Метелица» – направо.

      Сначала я туда зашел. Ужасно боялся: вдруг там окажется толпа теток-заказчиц, которые будут долго примерять платья, но там сидела одна-разъединая мастерица.

      Похоже, с тетками-заказчицами тут была напряженка.

      Я эту мастерицу знал сто лет. Мама часто сюда заходила, да и мне периодически брюки то подшивали, то надставляли. И новые шторы тут подшивали. Ну и все такое. Мастерицу звали Марья Петровна, и она всегда была ужасно грустная.

      И меня всегда угощала конфетами.

      Я один раз спросил маму, почему это Марья Петровна такая щедрая. У нее своих детей нет, объяснила мама, вот и угощает чужих.

      – А почему у нее детей нет? – спросил я.

      – Это очень грустная история, – ответила мама и вздохнула: – Ее даже рассказывать страшно.

      Ну, раз страшно, я больше расспрашивать не стал. А чего тут непонятного? Наверное, у Марьи Петровны ее дети умерли. Ужас, конечно…

      – Джинсы подшить, Антон? – спросила Марья Петровна со своей обычной грустной улыбкой и протянула мне шоколадный батончик.

      Я по опыту знал, что отказываться бесполезно, поэтому батончик взял и поблагодарил.

      – Пижамные штаны порвал, – объяснил я и развернул то, что принес. – Сможете зашить?

      Раньше мне, конечно, случалось слышать выражение: «Глаза на лбу» – но я считал его образным, ну, просто для красоты.

      Сейчас понял, что это в натуре такое.

      Ну, вообще-то, у меня, наверное, тоже глаза оказались на лбу, когда я утром проснулся и обнаружил, что лежу на полу практически голый, а пижамные штаны на мне разорваны пополам. Задняя половинка штанов – и передняя. Держит их только резинка.

      Как я их порвал? Когда? Зачем?!

      Причем, наверное, очень старался, когда рвал, – вон пузо все исцарапанное.

      Что за ужас мне снился?! Почему уснул на полу? Я не помнил. Но знал, что мама с папой этих рваных штанов увидеть не должны. Потому я и приперся в «Метелицу». Заметать следы, так сказать.

      – Как тебе это удалось? – спросила Марья Петровна изумленно.

      Я не знал как. Я этого не помнил. И ляпнул первое, что в голову пришло:

      – На спор.

      Марья Петровна пожала плечами, но, видать, поверила. Взяла с меня двести рублей (у меня были, мама еще вчера оставила на новые учебники) и сказала прийти через час-полтора.

      Только