Песнь Эридана. Свет во тьме. Селестина Скай

который уже ждал своего часа, я взяла велосипед и гордо выехала из Феникса в сторону Эшленда. Может быть, мне хватит сил крутить педали до самого Национального памятника Каскад-Сискию. Каким отбитым станет за эти четыре часа мое мягкое место я не хотела даже думать.

      Мне просто нужно было выпустить пар. Отмечу свой день рождения в полном одиночестве в горах. Все равно на вечеринку собираются прийти только Эмма и Уильям.

      Нет, отец не бил меня или что там ещё бывает. Я скривилась от таких мыслей, посетивших меня. Но он запрещал нам с Лиамом все, что касалось музыки. Мы не могли ходить в музыкальный класс, не могли играть в группе, да что уж там, не могли даже напевать себе под нос!

      Пока я была маленькой, я принимала этот запрет как должное. Но чем дальше продвигалась стрелка на моих личных часах, тем труднее мне было с этим мириться. Особенно, когда вокруг все пело.

      Я видела различия. Весь мир вокруг словно издевался надо мной: друзья в школе создавали музыкальные группы, ходили в клубы, давали мне послушать новые хиты.

      Но я, вероятно, и дальше терпела бы, если бы сегодня, в нашей словесной перепалке отец не обмолвился вскользь о том, что запрет на музыку связан с моей матерью. Конечно же, я сразу взвинтилась. О двух вещах в нашей семье запрещалось говорить: о музыке и о моей матери.

      Все, что мы с Лиамом знали о ней, так это то, что после рождения моего младшего брата она умерла. Долгое время отец прятал наши свидетельства о рождении, и мы не знали даже ее имени. До сегодняшнего дня. А теперь я знаю, что ее звали Элизабет.

      Я не нарушала запреты отца ни разу за восемнадцать лет. Старалась быть хорошей дочерью. Но я никак не могу понять – почему? Почему он никогда не говорил с нами о ней? Почему у нас нет ни одной ее фотографии? Почему отец просто молчал, когда мы с Лиамом задавали, очень-очень редко, вопросы о ней? Все это терзало меня изнутри.

      Все во мне кипело, я была так зла, что даже не заметила, как проехала Талент.

      Зимой в Орегоне иногда выпадал снег и быстро таял, но чаще, начиная с конца октября и до конца апреля, Феникс и ближайшие к нему города по погоде напоминали Лондон: дожди и пасмурное небо.

      Я почувствовала, как в моем теле потихоньку нарастает жар. Кости ломило. Только этого не хватало. Надо же было выбрать именно этот день! Неужели я успела заболеть меньше, чем за полчаса езды? Я покачала головой. Вероятность того, что я смогу успокоиться в горах, таяла на глазах. Но мне необходима была передышка. Я стала крутить педали быстрее. Я надеялась, что смогу увидеть там немного больше снега, чем здесь.

      Дождь усилился, и я разрешила себе немного отдохнуть, когда увидела вывеску «У Руби». В животе урчало, жар разгорался, вдобавок ко всему меня начало трясти как осиновый лист на ветру. Я зашла внутрь и сразу же обратила внимание на черную меловую доску «Добро пожаловать к «Руби»», на которой было вывешено меню. Мои губы скривились сами собой, когда посреди доски на третьей строке я увидела надпись «Венди буррито». Я терпеть не могла это имя. «Венди» – так меня называл отец. Но мне нравилось исключительно Лав. Или, на крайний случай, но не для всех, – Ви. Или пусть вообще не сокращают! Называя, как есть – Лаванда. Но только не Венди, пожалуйста.

      Я взяла горячий какао и лепешку с фалафелем. Если я заболела, то, наверное, не стоит пить холодные напитки. Сделав пару глотков какао, я поняла, что совершила ошибку. Все мое тело горело. Наоборот, мне срочно нужно было выпить чего-то, что меня охладит. И этим чем-то стала диетическая кола.

      Быстро перекусив, я вышла, осознавая, что вся моя решимость посмотреть на горы под этим дождем растворяется с каждой минутой. Боясь совсем раскиснуть в тепле, я решила не останавливаться в кафе надолго.

      Проезжая по Эшленду, я пыталась бороться с собой. Я ни разу не пела за восемнадцать лет, и сейчас мне сложно было просто открыть рот и начать петь во все горло. Дело было не только в банальном стеснении, но и в нем тоже.

      Однако, когда я выехала из Эшленда, несмотря на усталость, температуру, и, вероятно, болезнь, – вдохновение, скопившееся за все эти годы выплеснулось из меня, и я начала пропевать все те хиты, которые мне давала послушать Эмма Ортиз, моя лучшая подруга. Она знала о запрете моего отца, но все равно тайком подсовывала мне свой айпод нано.

      Мой телефон завибрировал. Долго ждать не пришлось.

      «Ты где?», – вот и сообщение от Эм.

      Черт. Я забыла написать Эмме, чтобы она отмазала меня по всем фронтам.

      «Сбежала в Эшленд праздновать сладкие восемнадцать! Прикроешь?! Не хочу, чтобы Уильям увязался за мной, хочу крышесносно развлечься одна».

      «Ты ведь это несерьезно? Сбежала отмечать без меня?!».

      «Еще как серьезно. Мне нужна передышка. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста».

      «Я тебе это припомню, засранка. Но окей. Уильяма сегодня нет на занятиях, так что за него не ручаюсь».

      Черт! И где он может быть? Вдруг мой-типа-парень заболел, а я даже не знаю об этом? Или готовит мне сюрприз ко дню рождения? «Типа парень» – потому что, когда ты в настоящих отношениях, тебя целуют,