Тайный бункер абвера. Александр Тамоников

грязными и оборванными, что разобрать звания или род войск по знакам различия, да еще и на ходу, было совсем невозможно. Военнопленные таскали бревна, обтесывали доски, копали ямы на территории, сооружая еще бараки для следующего пополнения. Лица их были серыми от грязи, одинаково унылыми и печальными. Здесь, в плену, за ограждением, в холодных, наспех сооруженных зданиях бывшие военные начали понимать, куда привело их слепое служение Гитлеру. При виде машины стройка на секунду замедлилась, а затем снова зашевелилась, как огромная серая тысяченожка.

      Грузовик остановился у больших ворот, но после проверки документов проехал внутрь. Возле небольшого сарая их встретила маленькая фигурка в огромной телогрейке и сапогах. Сначала Шубину показалось, что перед ним ребенок. Только когда он вылез из кабины и рассмотрел лицо под большим вязаным платком, то понял, что груз принимает маленькая худощавая женщина лет сорока. Она взглянула на его раскрытую армейскую книжку:

      – Здравствуйте, доктор. Меня предупредили, что вы прибудете. Как добрались? – Женщина кивнула двум пленным в ватниках и коротко приказала на немецком перетаскивать мешки и ящики в сарай. Сама с карандашом и бумагами встала рядом, чтобы отсчитывать единицы груза.

      Глеб Шубин тихо ответил:

      – Все нормально. – И начал осматриваться по сторонам.

      В двадцати метрах от сарая белела надпись «Медицинский пункт» на точно таком же строении, но с окнами. Дальше, посередине территории, тянулась темная цепочка из бараков для пленных. Женщина, не отрывая глаз от плывущих в воздухе мешков, представилась:

      – Лейтенант Свистельникова, лучше Мария Трофимовна, тем более вы меня и по званию старше. Правильно смотрите, это ваша вотчина – лазарет. Он же хозблок, он же сторожка для дежурных, девчата забегают погреться, чаю попить. Сейчас разберусь с продовольствием и тоже вас чаем угощу, как раз настоится на печи.

      Седовласый водитель долго смотрел, как понурые фигуры таскают ящики в сарай, и не выдержал:

      – У вас что же, тут одни женщины в охране, как же так? Вы же без всякого оружия, товарищ начальник? А если сбегут или нападут? Фашисты ведь, преступники, от них ничего хорошего не жди.

      Свистельникова грустно улыбнулась:

      – Куда им бежать, кругом лес. Здесь хоть какие-то маломальские условия для жизни. А обратно к своим уйти… Да знаете, я ведь разговариваю с ними, благо немецкий в институте хорошо преподавали. Так вот, многие – совсем обычные люди, которые испугались за своих родных или запутались, были сбиты с толку гитлеровской пропагандой. Возвращаться и вставать в ряды фашистской армии они не хотят. Раскаиваются, желают искупить вину. Мы летом даже выезжали с ними на огороды к местному населению, чтобы помогать вспахивать поля под посевы. Ни одного случая побега или саботажа. Дежурным положены винтовки, но стрелять ни разу не приходилось.

      До конца погрузки водитель больше не произнес ни слова. Хоть и смотрел на военнопленных исподлобья, но все же ненависть в его глазах вдруг