Рыцарская сказка. Александр Борисович Потапов

в замке. Мысли побурлили-побурлили у него в голове и, не найдя выхода, успокоились. Он задремал.

      Прошло немного времени. Послышалось бряцание доспехов и оружий, шла смена караула. Воины не торопясь поднимались по полуразрушенным ступенькам, которые едва различались в наступившей темноте.

      – Опять ты, помет куриный, не взял факел, – проворчал начальник караула. – Тебе что, напоминать надо каждый раз об этом, свинячье рыло, или ты хочешь, чтобы я освещал себе дорогу, да? Может, тебя еще и на руках нести, а? Я, начальник караула, понесу какого-то ублюдка, ты этого хочешь? Ты что, меня за дурака считаешь? Я дурак? Да, дурак?!

      Ворчание перешло в крик. Начальник на мгновение умолк, задохнувшись от злобы, и вдруг сильно ударил молодого парня, на которого только что кричал. Тот упал на ступеньки и оцарапал лицо об острый выступ. На его щеке появилась кровь, он потрогал ушибленное место рукой и медленно поднялся, не отрывая взгляда от ступенек.

      – Ну что, хватит? Пошли, – прорычал начальник.

      Иоганн дремал и не слышал, как смена поднялась на его площадку. Тритон, обнаружив его спящим, рассвирепел окончательно и разразился бурными проклятиями, отчего Иоганн тотчас проснулся, вскочил и встал на вытяжку. Глядя на испуганное лицо стражника, Тритон почуял своим звериным нутром, что страх доставляет Иоганну большее мучение, чем физическая боль, и удар будет для него скорее избавлением, нежели наказанием. Обнаруженная слабость Иоганна подействовала на Тритона возбуждающе, словно кошка на собаку.

      – Пошел вниз, гаденыш, и не думай, что отделаешься раскровененной мордой. Я теперь тебя гнать буду, как зайца, и чуть споткнешься, разорву в клочья, – прошипел Тритон.

      Иоганн спускался вниз вместе с караулом в преотвратнейшем настроении. «О Боже! Неужели это все никогда не кончится?! – думал он. – Всемилостивейший Боже, неужели ты создал меня только на потеху Тритону?! Я хуже червяка. Когда того давят, он не чувствует унижения, а когда давят меня, то больно и телу, и душе, а самое противное, что и сделать ничего не могу, и не думать об этом не могу. И так год, и два, и десять…»

      Очнулся от тяжких раздумий Иоганн, лишь когда переступил порог своей комнаты. В лицо пахнуло привычной вонью грязной одежды, тухлых объедков и человеческого пота. Его товарищи вернулись раньше и уже расположились за длинным столом в центре комнаты, заставленном кувшинами с пивом и мисками с едой. Вокруг стола в беспорядке валялись доспехи, шлемы, копья и другая амуниция. Стражники с громким чавканьем и прихлебыванием поглощали пищу и питье и при этом оживленно обменивались замковыми новостями и сплетнями.

      Иоганн снял латы и подсел к столу, ему вдруг захотелось выпить холодного пива. Он молча наполнил глиняную кружку пенистым напитком и в три глотка осушил ее. Стражник по прозвищу Корыто подвинул ему миску с овсяной полбой, но Иоганн не притронулся к еде. Он встал из-за стола, подошел к своему топчану, плюхнулся на него, и мысли унесли его из этой комнаты с низкими сводами, черными от копоти стенами и затхлым воздухом.

      Надо