«Третьяковка» и другие московские повести. Елена Степанян

ружку

      Или сразу двух,

      Чернявых и смешливых.

      Долго высидеть им было трудно,

      Но они старались как могли

      И тоже

      На Васильевский пейзаж глядели

      И шептались,

      Как о чем-то очень важном,

      А потом все вместе уходили.

      Старая смотрительница зала

      Этих посещений не заметить

      Не могла.

      Смотрительницы залов

      В Эрмитаже, Третьяковке, Лувре, Прадо

      Так порой приметливы и зорки,

      Так догадливы,

      Хранят такие тайны,

      Что иных шедевров подороже.

      Но понять, что здесь происходило

      Чуть не каждый день,

      Порою дважды на день,

      Было слишком трудно.

      Люди мыслят

      Прецедентами,

      А этот «Мокрый луг»

      Был одним-единственным на свете…

      Девочка ходила и ходила…

      И смотрительница потихоньку

      Все же сделала попытку разобраться

      В том,

      Что на глазах ее творится.

      И она, и две ее подружки

      Часто приходили в школьной форме.

      Но, скорей всего, они учились

      Не в десятом, а в девятом классе.

      Выпускнице не позволят слишком долго

      Пропадать в музее,

      Мамы-папы

      Пред лицом великого событья —

      Поступленья в вуз —

      Бывают очень строги.

      Значит, это был девятый класс…

      Детство не закончилось,

      А юность наступила —

      Самая счастливая пора.

      Время расцвести и размечтаться

      Вдаль и вширь,

      И наплевать на то,

      Что не сбыться ни одной мечте.

      По шестнадцатому году все

      Хорошеют,

      Но ее краса

      В этот год была

      В особой, чудной силе —

      На нее не пялились мужчины,

      А глаза смущенно отводили.

      И она, пренебрегая всем,

      Дни, которым никогда не повториться,

      Проводила в Третьяковке, в этом зале,

      В обожании Васильевской картины.

      Здесь висели все его работы —

      «Виды Крыма», «Оттепель», другие…

      Всё, что он успел оставить,

      Сам

      Навсегда оставшись двадцатитрехлетним.

      Приходя и уходя,

      Она

      Останавливалась на какие-то секунды

      Перед каждой из его картин,

      Таков был ритуал —

      Поздороваться и попрощаться.

      Но смотрительница как-то раз,

      Зал оставив ненадолго без присмотра,

      Возвращалась

      И ещё в дверях

      Обнаружила, что девочка стоит

      Не перед пейзажем,

      А перед портретом

      Самого Васильева,

      Написанным Крамским.

      Острый взгляд затылком ощутив,

      Девочка отпрянула так резко,

      Словно током стукнуло ее.

      И четыре дня не приходила.

      А на пятый день все три явились.

      В этот раз они болтали громче,

      Чем всегда,

      На «Мокрый луг» глядели меньше,

      Подходили и к другим картинам

      С видом опытных искусствоведов.

      И косились на смотрительницу зала.

      Та, демонстративно отвернувшись,

      Их не замечала.

      Ей и так

      Все, что можно вычислить,

      Додумать,

      Было хорошо о них известно.

      Учатся они в английской школе

      Тут поблизости,

      Живут в домах советской знати,

      Здесь же понастроенных —

      Об этом говорили

      Тонкие колечки и сережки,

      Золотые, с настоящими камнями,

      Обувь дорогая…

      Было ясно,

      Это девочки не из простых семей.

      Главное неясным оставалось:

      Что им дался этот «Мокрый луг»?

      И пошло-поехало все то же:

      Чуть не каждый день она приходит,

      Иногда после уроков забегает,

      Чтобы