Целитель-13. Валерий Петрович Большаков

она выглядела неуклюжим медвежонком. Я присел на корточки, и поймал заливисто смеющуюся девочку.

      – Привет, Лея!

      – Пр-ривет, папа! Я соскучилась уже!

      – Я тоже! Будем лепить снежную бабу?

      – Будем! Будем!

      Отъезжающие, мощно сюсюкая, усиленно махали нам с Леей, но мы не обращали внимания на подлиз. Нам надо было скатать большой снежный шар – капитальное тулово снеговика…

      Посигналив напоследок, джип убыл в край белых просторов, где вьются синие лыжные колеи, а простенький, слипшийся бутерброд с сыром, да под горячий чаек, чудится изысканным лакомством.

      – Ну, что, моя блондиночка? – я подхватил на руки Лею. – Пошли искать морковку?

      – И уголечки, – деловито сказала малышка. – Для глазок!

      * * *

      Снежная баба вышла на славу – роскошной, как кроманьонская Венера. Мы ей и черны очи вставили, подобрав головешки в камине, и морковный нос воткнули, и ведро нахлобучили… Ну, и похулиганили маленько – прилепили спереди два здоровенных снежных кома, изобразивших пышный бюст.

      – Так, пр-равильно же! – Лея налегала на разученную «Р». – А то иначе какой-то снежный дед получится!

      Подтерев нос варежкой, она окинула изваяние взглядом ценителя.

      – На маму похожа, – молвила девочка задумчиво, – только какая-то толстая… А мама кр-расивая. Да, пап?

      Я согласно кивнул.

      – Очень!

      И маленькая ладошка шлепнула в папину пятерню.

      Там же, позже

      Лыжницы вломились в дом после трех, раскрасневшиеся и чрезвычайно довольные.

      – Тихо! – свирепо шикнул я. – Лея спит!

      – Ты смог ее уложить?! – шепотом воскликнула Наташа.

      – Он и Юльку укладывал, вредину, – похвасталась мать, разоблачаясь.

      – Клевета! – возмутилась дочь, стянув лыжный костюм. – Не слушайте ее, тетя Наташа! Я была идеальным ребенком, ангелочком просто!

      – Херувимчиком! – фыркнула Рита.

      – Обижают? – улыбнувшись, я приобнял Юлю.

      – Да вообще! – горестно вытолкнула девушка.

      – А что это за произведение искусства во дворе? – поинтересовалась Наташа, собирая в охапку сброшенную амуницию.

      – Соцреализм, – просветил я ее. – Ладно, товарищи женщины, идите, мойтесь… переодевайтесь… И буду вас кормить.

      – О-о-о! – разошелся общий стон.

      * * *

      Пронзительно-синие сумерки темнели с недостойной быстротой, словно сдаваясь наступающей ночи. Вся наша улица затихла, пригашая огни, лишь проспект вдалеке, за парком, мельтешил фарами и бликами, да высотки осыпались светлячками желтых окон.

      Благодушествуя, я восседал в позе Пилата у камина.

      Огонь суетливо подъедал поленья, а я даже глазами не водил, дремотно вслушиваясь в милые домашние шумы.

      Лея охотилась за котом, ласково уговаривая зверя примерить кукольное платье, но Коша трусливо сбегал. Рита с Наташей в меховых тапках, затянутые в длинные мохеровые халаты, долго сушили волосы одним феном