Бородинское сражение. Денис Леонидович Коваленко

всех стволов! Пли! – прозвучала команда со стен редута. Только когда на польские головы полетели бомбы и ядра, поляки отступили, а русский арьергард зашел за стены земляной крепости.

      Как только вестовой донес Наполеону, что у деревни Шевардино вот уже как полдня идет бой, император Франции бросил на редут три дивизии маршала Даву.

      Всё это сражение более походило на безумие. Редут брался французами, французы слали вестовых, что редут взят, тем временем русские отбивали редут. Кони, люди – всё смешалось. Конные лавины врезались друг в друга, гранаты и ядра чуть ли не сталкивались в воздухе. Гренадеры, егеря, гвардейцы – французы, поляки, итальянцы, русские – взбирались на стены и скатывались со стен. Редут, как заколдованная Чудо-гора, принимал и отбрасывал солдат, руководствуясь какой-то своей нечеловеческой чудо-волей. Точно Кто-то невидимой поварёшкой в этом Шевардинском котле перемешивал этот кровавый бульон из тысяч, облаченных в разноцветные мундиры мужчин, от безусых юнцов до длинноусых стариков. И возле редута, и в сотнях метрах от редута и в ближайших деревнях – в том же Шевардино – кружились, сталкивались, бросались друг на друга и отваливались, и лежали изувеченные этим безумием тысячи и тысячи людей.

      А в сарае, в обнимку с опустевшей крынкой, когда-то полной этой проклятущей сметаны, сидел маленький рыжеволосый мальчонка. Сидел и клял себя, что мамку не слушал, что в сарае спрятался. Сидел и Боженьку молил, чтобы он простил его, и что он больше не будет, и сметану в рот не возьмет ни одной ложки! Просил и не понимал, почему за сараем так громко бýхает, и гремит, и кричат страшно голоса – точно грешники на Страшном Суде.

      Дениска даже боялся к стене повернуться и в щель заглянуть, до того всё то, что творилось за сараем, казалось ему ужасным.

      – Ха… – выдох чей-то, что-то ткнулось в стену, и штык пробил доску, и мимо Денискиного уха – треськ! – и обратно, точно и не было. Дениска отпрыгнул от стены.

      – Ура-а! – пронеслось за стеной.

      – Куда! А вот на тебе!

      – Паныч-панычь не убивый меня! паны… ч-ч-ч, – и страшный выдох.

      – Братцы… нога… Господи помилуй! Как же без ноги-то.

      – Новая отрастет!

      – Поднажми! Братушки! Ура-а!!!

      Дениска со всей силы сдавил ладошками уши. Тише не стало. Всё тоже, но глуше, и оттого еще страшнее. Удивительно, но ядра и гранаты летая над сараем и мимо сарая, в сарай не падали, точно Чья-то невидимая рука оберегала этот покосившийся, окруженный огнем и смертью, сарай, в котором прятался маленький испуганный до икоты мальчик.

      Как начало темнеть, Дениска, сильно-сильно зажмурившись, перебежал из сарая в дом, споткнувшись о кого-то, стукнувшись обо что-то, он забился под лавку. И сидел там, пока в дом ни влетела граната, и огонь жарко ни стал вылизывать бревна.

      ***

      До самой темноты, до приказа Кутузова об отступление, Шевардинский редут, всего лишь левый край русской оборонительной линии, недостроенный, не представляющий