Былое и думы. Александр Герцен

глядя на дом.

      Я вошел. Те же комнаты были,

      Здесь ворчал недовольный старик,

      Мы беседы его не любили.

      Нас страшил его черствый язык.

      Вот и комнатка: с другом, бывало,

      Здесь мы жили умом и душой,

      Много дум золотых возникало

      В этой комнатке прежней порой.

      В нее звездочка тихо светила,

      В ней остались слова на стенах:

      Их в то время рука начертила,

      Когда юность кипела в душах.

      В этой комнате счастье былое,

      Дружба светлая выросла там;

      А теперь запустенье глухое,

      Паутины висят по углам.

      И мне страшно вдруг стало. Дрожал я,

      На кладбище я будто стоял,

      И родных мертвецов вызывал я,

      Но из мертвых никто не восстал.

      Глава V

      Подробности домашнего житья. – Люди XVIII века в России. – День у нас в доме. – Гости и habitués[56]. – Зонненберг. – Камердинер и пр.

      Невыносимая скука нашего дома росла с каждым годом. Если б не близок был университетский курс, не новая дружба, не политическое увлечение и не живость характера, я бежал бы или погиб.

      Отец мой редко бывал в хорошем расположении духа, он постоянно был всем недоволен. Человек большого ума, большой наблюдательности, он бездну видел, слышал, помнил; светский человек accompli[57], он мог быть чрезвычайно любезен и занимателен, но он не хотел этого и все более и более впадал в капризное отчуждение ото всех.

      Трудно сказать, что, собственно, внесло столько горечи и желчи в его кровь. Эпохи страстей, больших несчастий, ошибок, потерь вовсе не было в его жизни. Я никогда не мог вполне понять, откуда происходила злая насмешка и раздражение, наполнявшие его душу, его недоверчивое удаление от людей и досада, снедавшая его. Разве он унес с собой в могилу какое-нибудь воспоминание, которого никому не доверил, или это было просто следствие встречи двух вещей до того противуположных, как восемнадцатый век и русская жизнь, при посредстве третьей, ужасно способствующей капризному развитию, – помещичьей праздности.

      Прошлое столетие произвело удивительный кряж людей на Западе, особенно во Франции, со всеми слабостями регентства, со всеми силами Спарты и Рима. Эти Фоблазы и Регулы вместе – отворили настежь двери революции и первые ринулись в нее, поспешно толкая друг друга, чтоб выйти в «окно» гильотины. Наш век не производит более этих цельных, сильных натур; прошлое столетие, напротив, вызвало их везде, даже там, где они не были нужны, где они не могли иначе развиться, как в уродство. В России люди, подвергнувшиеся влиянию этого мощного западного веяния, не вышли историческими людьми, а людьми оригинальными. Иностранцы дома, иностранцы в чужих краях, праздные зрители, испорченные для России западными предрассудками, для Запада русскими привычками, они представляли какую-то умную ненужность и терялись в искусственной жизни, в чувственных наслаждениях и в нестерпимом эгоизме.

      К этому кругу

56

завсегдатаи (фр.).

57

совершенный (фр.).