Другая жизнь. Михаил Марков

около двенадцати. Тяжело определять возраст по моментам из памяти, к ним ведь календарь не прилагается. Даже сейчас, спустя годы, меняется цвет воспоминаний. До этого он был как будто голубой и желтый, а теперь все ближе к серому, что ли. Родителям зарплату перестали платить, мама часто по ночам плачет на кухне. Все кричат «перестройка», и никто не знает, что будет дальше. Я тоже напуган общей суетой и витающим в воздухе напряжением. Нет в памяти четких отрывков реальности, сплошное месиво серости и тревоги. Помню точно период каждодневных страшных снов, бессвязных, разрозненных событий, но утреннее пробуждение и только осадок горечи. Но был один, и ужасы ушли – как к «бабушке сводили». Его запомнил хорошо. Зал, темный и большой, невнятный свет. Взгляд выхватывает край стены напротив меня, от тишины звенит в ушах, и кажется, что пола нет, настолько он черен. Боюсь пошевелиться и дышать. В руках предмет, напоминает гладкий крупный камень, на ощупь невероятно холодный и абсолютно черный. В моих светлых ладошках он кажется скорее частью темного мира, окружающего меня, чем каким-то отдельным предметом. Окутывающий страх, я говорю сначала про себя, потом уж вслух, моля о помощи: «Пожалуйста, не надо». И вдруг на кончике предмет тот загорелся. Огонек стал очень ярок, а чернота ушла, открыв и стены белые, и пол. Картины расписные вокруг, красиво все невероятно. На душе тепло и радостно, что нет больше этой тьмы и страха нет. Опускаю взгляд на руки, при свете тот предмет – свеча. Только цвет не поменялся, на черном теле яркий свет. Как будто тут союз добра и зла. Я очень тихо говорю: «Хочу домой». И сразу просыпаюсь.

      И помню, как утром маме рассказал про то, что есть свеча и место, где каждый может для себя желание загадывать, улыбающиеся мамины глаза напротив: «Черных свечей не бывает, сынок, и нужно трудиться, чтобы было все без сказок и желаний, а на чудо пусть рассчитывают только лодыри».

      Обидно, ну и ладно.

      Я постарше. Уже более осознанные воспоминания с окружающими их событиями. Мне около тринадцати. По времени – это разгар «демократических перемен». Деньги в центре всех воспоминаний, точнее, их катастрофическая нехватка. Наука теперь никому не нужна, и родители из ведущих инженеров исследовательского института постепенно превращались в ненужные «винтики» сломанного производственного колеса. Помню момент: худо-бедно выплатили часть зарплаты за прошлый год, но, сидя за общим столом, я не видел их радости. Непонятное, постоянно звучащее слово «инфляция» отражалось на лицах родителей печальной гримасой. Еще близкие по времени события. Зима, мы в комнате, свет выключен в половине района, горит маленькая свечка в стеклянной банке. Главная новость: у отца и мамы больше нет работы. Все в страхе за будущее.

      Следующий яркий фрагмент. Получаем в городской администрации бумажки с гербом и крупной надписью – «ПРИВАТИЗАЦИОННЫЙ ЧЕК»… Никто толком не знает, что с этим «ваучером» делать. А по телевизору на всех каналах:

      – Все хорошо! Несите их нам! В «Хоппер, Бизон,