Красная линия метро. Владимир Владимирович Евменов

год.

      – Сашка! – еще раз окликнула она сына.

      И вновь нет ответа. Лишь секунду спустя громко хлопнула входная дверь. Не дождавшись завтрака, голодный Сашка побежал в школу, чтобы не опоздать на первый урок.

      – Етить твою мать, – еще раз выругалась Лидия Марковна Юцевич.

      Так ее звали в девичестве. И так ее звали теперь. Носить фамилию мужа она категорически отказалась, поменяв ее сразу же после того, как тот загремел в тюрягу. Да не на простую зону, а специализированного типа, поскольку судебно-психиатрической экспертизой был признан лишь частично вменяемым. Оказалось, что муженек имел тайную страсть – насиловал старух, причем в изощренной форме.

      «Что же я делаю-то? – закручинилась она. – Сама сдохну, а сына на кого оставлю? Что же я за тварь такая? Нет, я даже не тварь, я тварюга безжалостная, раз такое с родной кровиночкой совершаю!»

      В минуты сильного похмелья, когда ей становилось совсем невмоготу, ее часто посещали мысли о раскаянии. Один раз, не выдержав душевных терзаний, она даже сходила в церковь – а их, действующих, в советской Москве не сказать чтобы было так уж много – и исповедовалась батюшке. На какое-то время стало немного легче, она даже пару месяцев совсем не пила, но, впав в очередную депрессию, опять взялась за старое. Но именно неделю назад – или день был какой особый, или она уже больше не могла вливать в себя дешевое пойло – в голове Юцевич возникла на удивление четкая мысль: надо бросать пить навсегда, ради сына.

      Пьянчужка помнила, как в то утро, еще до конца не очухавшись после бурной попойки, она заставила себя встать со старого продавленного дивана и на негнущихся ногах отправиться в ванную. Решительно подержав под холодной водой раскалывающуюся от боли голову, она как могла отжала волосы и вытерла их грязным, давно не стираным полотенцем. Далее, завязав его в некое подобие восточной чалмы, шатаясь от стенки к стенке, Лидка неуверенной походкой двинулась по коридору в направлении кухни.

      Когда Сашка вернулся из школы, к его немалому удивлению, на кухонном столе его ждала большая сковорода жареной картошки. Рядом на стуле понуро сидела мать и жалостливо смотрела на него потухшим взглядом.

      – Поешь, сынок. Поди, голодный еще со вчерашнего дня…

      Обрадованный обеду, даже не помыв руки, мальчишка с жадностью накинулся на приготовленное угощение и съел с голодухи почти половину жарехи.

      Наевшись вдоволь и откинувшись на спинку стула, он с любопытством посмотрел на мать. Та же, отвернувшись в сторону, с лицом неестественного бледно-зеленого цвета, едва сдерживала очередной приступ рвоты. И все же, не утерпев, успев лишь на ходу крикнуть: «Чай себе сделай сам!», – она поспешно покинула кухню, зашлепав босыми ступнями в сторону уборной.

      Сашка всему происходящему был несказанно рад и ничуть этого не скрывал. Он знал, что с этого момента для него наступает хорошая пора. И ничего, что мать часто будет хмурой и молчаливой, зато в доме всегда будет что поесть. А вопросы еды и игрушек были для него самыми животрепещущими.

      Глядя