Бог Солнца. Чарли Хольмберг

она рисует, – сказала мама со слабой улыбкой. – Даже когда наступает конец света.

      – Вовсе не наступает, – возразила я, отнимая руку. Но я и в самом деле рисовала. Заполняла страницу за страницей набросками Сайона, пытаясь запечатлеть его глаза, однако это оказалось так же сложно, как передать сияние Луны на том первом рисунке, который я сделала сразу после исчезновения Солнца. И то и другое слишком волнующе, чтобы образы можно было передать столь примитивными средствами.

      Сайон сказал, что я стала лучше. После работы в соборе?

      Каждый раз, пытаясь разузнать у него наше общее прошлое и натыкаясь на глухую стену, я ужасно раздражалась.

      Увидев прислоненную к задней стене дома лестницу, я с трудом по ней взобралась. Досада подпитывала каждый шаг, на сгибе локтя резко раскачивалась лампа.

      Я едва не позабыла о своем раздражении, когда увидела, что сделал Сайон. Он согнул и разрезал металлические желоба, образовав непонятный символ – по крайней мере, непонятный с моего ракурса. В нем тлели мягкие красные угольки, и Сайон подбрасывал к его основанию дрова, чтобы добавить еще.

      В голове теснилось множество вопросов, но один взял верх:

      – Откуда ты меня знаешь?

      Он поднял голову. Казалось, его глаза светятся сами по себе. В тени стрекотали сверчки.

      Его взгляд вернулся к странной конструкции.

      – Видел тебя в Элджероне, в соборе.

      Я поднялась на крышу, стараясь не потерять равновесие.

      – Я бы тебя запомнила.

      – Да?

      Я принялась нервно теребить свою косу.

      – Ну разумеется. Ты… запоминаешься. – Я отказывалась смущаться от этого слова.

      Мгновение он не отвечал.

      – Сейчас я выгляжу иначе.

      Я уставилась на него, пытаясь понять. Пытаясь представить его с короткими волосами или более худым. Возможно, чисто выбритым. Память отказывалась повиноваться, но если рассмотреть его при свете дня…

      – Ты мне не доверяешь? – спросила я.

      Он замер, но не ответил. Я вздохнула.

      – Конечно, нет, ты меня почти не знаешь… Или знаешь, а значит, у меня далеко не такая надежная память, как мне кажется.

      Он покачал головой.

      – Дело не в доверии.

      – Тогда в чем же?

      Он вновь не ответил, и мы оба знали почему: не мог. Однако Сайон… производил впечатление человека мягкого. Что это за правда, настолько незначительная, что не задержалась в моей памяти, но при этом настолько невероятная, что он не мог о ней поведать?

      Наконец с его губ сорвался слабый выдох.

      – Если ты откроешь мне свою душу, Айя, возможно, я отплачу тем же.

      От его ответа я едва не задохнулась. Я ждала молчания или что он сменит тему, или даже извинится, но уж точно не подобного предложения – такого, которое я не могла принять.

      Солгать не получится: уже тогда я понимала, что он видит меня насквозь. Попробуй я скрыть правду, он поймет – следовательно, я не могла пойти на такую сделку. Потому что не могла признаться ему, что скучаю по своей известности в городе, по своему творчеству и что