Не подводя итогов. Юрий Слепухин

самые фантастические легенды). Но в массе своей «нэпманы» были раздавлены или, во всяком случае запуганы настолько, что ждать потом от них смелой, инициативной хозяйственной деятельности уже не приходилось – отучили на всю жизнь. Не исключено, что именно где-то здесь генезис феноменальной советской бездарности в сфере экономики – бездарности многолетней, наследственной и традиционной, которая и сегодня так успешно ведет весь соцлагерь к неотвратимому краху его интегрированного народного хозяйства.

      Судя по настроениям вузовской среды тех лет (я поступил в Ленинградский Политехнический в 1924 году), для большинства «классово сознательной» комсомолии поворот к нэпу был горьким разочарованием: как же это так, разгромить контру на всех фронтах, чтобы потом капитулировать перед лавочником? Позорный нэп оскорбил самое святое не только в корчагиных, он стал личной трагедией для многих партийцев и постарше, не успевших еще вписаться в диалектические извивы генеральной линии. А уж про рядовую массу вчерашних «беззаветных героев» и говорить нечего. «Товарищ, товарищ, за что мы сражались, за что ж мы проливали свою кровь» – жестокий этот романс, не менее популярный в то время, чем знаменитые «Кирпичики», можно было услышать в любом трактире, исполняемый со слезой и искреннейшим пьяным надрывом. Какая-нибудь неандертальского облика личность в потрепанной буденовке с такой лютой злобой поглядывала на жалкую роскошь нэпманских витрин, что было ясно – дай только этим волю, и тотчас следа не останется от эфемерного частнопредпринимательского благополучия, обещанного покойным вождем «всерьез и надолго».

      Поэтому можно смело утверждать, что когда генеральная линия сделала зигзаг влево, революционные массы (в больших городах, по крайней мере; о тогдашних настроениях провинции ничего сказать не могу) встретили это с полным одобрением. И – самое удивительное – продолжали одобрять даже когда вернулись подзабывшиеся было трудности с продовольственным снабжением, стали быстро пустеть полки магазинов, была, наконец, введена карточная система. Зато пятилетний план приняли!

      А люди со здравым складом ума понимали, конечно, чем грозит стране свертывание нэпа. Это было понятно даже мне, не отличавшемуся тогда особым здравомыслием и придававшему мало значения бытовому благополучию. Нэп воспринимался нами прежде всего как долгожданная нормализация жизни, как отрадный признак того, что большевики наконец, слава Богу, опомнились и взялись за ум.

      Интересно, что точно также понял нэп и наблюдатель извне – Шульгин, нелегально посетивший СССР в 1925 году (поездка была организована чекистами, о чем бедняга, естественно не догадывался); в книге путевых очерков, написанной сразу по возвращению во Францию, он постоянно повторяет одну и ту же мысль: в России все налаживается, коммунистический опыт провалился и они сами вынуждены это признать, жизнь быстро входит в нормальную колею – словом, «все как прежде, только чуть похуже». И так думали многие.

      Поэтому,