Цусима. Алексей Новиков-Прибой

Стой здесь и смотри на небо. Как только увидишь своего ангела, сейчас же доложишь мне.

      Косырев, не понимая такого распоряжения, удивленно уставился на старшего офицера, а тот сразу заревел:

      – Я тебе приказал на небо смотреть! А ты не слушаешься!

      Ударив кулаком в подбородок, он схватил руками голову гальванера и запрокинул ее назад. Целый час Косырев стоял на рубке и все смотрел на небо. Перед подъемом флага к нему поднялся Курош и спросил:

      – Видел своего ангела?

      – Никак нет, ваше высокоблагородие!

      – Ну ладно, отправляйся на берег.

      Многие из матросов на судне старались завести дружбу с коком. От него, когда он резал мясные пайки, можно было получить кость. Счастливец в таких случаях скрывался в «шхерах» – за двойным бортом или в каком-нибудь закоулке судна, чтобы не попасться на глаза начальству. Там в одиночестве он отшлифовывал зубами свою добычу до блеска.

      Так водилось на всех кораблях, так было и на крейсере «Минин».

      И вот как-то наш писарь второй статьи Охлобыстин получил от кока здоровенную кость от бычьей ноги – сочную, с махрами мяса, с мозгами. Но не успел он отойти от камбуза, как на него, словно ястреб, налетел Курош. На этот раз обошлось без мордобития. Старший офицер приказал писарю взять кость в зубы, а потом повел его, схватив за ухо, на бак. Два часа виновник простоял с костью в зубах, словно собака, бледный, не знающий, куда спрятать глаза от стыда.

      Нарвался и я однажды на Куроша. Он увидел у меня книжку: «Введение в философию» Паульсена.

      – А, ты вот что читаешь!

      И начал кричать на меня, потрясая кулаками. Не удовлетворившись этим, он произвел в моих чемоданах обыск, и около полусотни моих любимых книг полетело за борт. Но я был неисправим. Только с этих пор мне пришлось добывать знания более осторожно, так же как уголовный преступник добывает чужое добро, – воровским путем.

      Некоторые матросы пытались заявить адмиралу Рожественскому претензии на Куроша, но после они раскаивались в этом.

      Тогда решили о всех безобразиях старшего офицера написать адмиралу анонимное письмо. А чтобы не могли установить, чей почерк, нашли для переписки грамотного матроса с другого корабля. Пакет послали на имя начальника отряда заказной корреспонденцией.

      Вечером, перед молитвой, когда все собрались на верхней палубе, вышел к нам сам адмирал и заорал, потрясая анонимным письмом:

      – Кто писал эту гнусную клевету? Выйди вперед!

      С минуту длилось на судне гробовое молчание. И вдруг разразился ураган брани и рева. Адмирал угрожал повесить автора письма на рее.

      И тогда поняли, что никакими путями не добиться нам правды.

      Трудно сказать, кто из них был более жесток – Курош или Рожественский.

      Болезненно самолюбивый, невероятно самонадеянный, вспыльчивый, не знающий удержа в своем произволе, адмирал наводил страх не только на матросов, но и на офицеров. Он презирал их, убивал в них волю, всякую инициативу. Даже командиров кораблей он всячески третировал и, не стесняясь в выражениях, хлестал