Каморра. Юлия Евдокимова

в церкви, и нашла тело Бритты. Старуха-то не простая, ее внук, монах, оказывается дружил со шведкой.

      – И что в этом не простого?

      – По матери этот монах – племянник одного каморриста, главы семьи Палумбо.

      – Я совсем ничего не знаю о Каморре. Она отличается от сицилийской мафии и от калабрийской Ндрангенты?

      – В 1930 году в первую большую итальянскую энциклопедию «Треккани» была включена статья «Каморра»: это ассоциацией людей из народа, которые насилием устанавливали собственные правила, имели свои законы, иерархию, и даже собственные суды. Но вместе с Неаполитанским королевством умерла и Каморра, осталось только слово, обозначающее на итальянском насилие или издевательства.

      – В смысле умерла?

      – Так написано в энциклопедии. В Неаполе в конце 1940-х годов одним из немногих мест, где регулярно использовалось слово «каморра», был крошечный театр Сан-Карлино. Вход было трудно найти: маленькая дверца, спрятанная среди книжных киосков, толпящихся вокруг Порта Сан Дженнаро. Внутри зрительного зала было всего семь шатких скамеек. Сцена чуть шире стоящего на ней пианино. Это был последний оплот искусства, ориентированного на неграмотных бедняков и ныне почти вымершего: последний кукольный театр в городе.

      В Неаполе кукольный театр в отличии от Сицилии специализировался на другом жанре – историях о рыцарстве и предательстве, происходящих в мире Общества Чести. Зрители аплодировали мастерству владения ножом одних каморристи и осуждали трусливые выходки других: «Ах, какой позор, десять против одного!». Сюжеты повторялись: члены Каморры давали кровные клятвы, сражались друг с другом с ножами в руках или спасали марионеточных подружек невесты от позора. Концовка спектакля всегда была одинаковой: добро против зла.

      Но прошли десятилетия и это слово появилось снова. Каморра возродилась и изменилась, став сильнее и коварнее, чем когда-либо. Это не единая сеть, не единое «тайное» общество, подобно мафии Сицилии или Ндрангете Калабрии. Это множество нестабильных преступных картелей, контролирующих различные территории в Неаполе и Кампании. И сегодня это не только рэкет и прочая привычная для таких банд деятельность. Каморра ХХI века проникла в институты политики и экономики.

      Алессандра, ты клюнула на то, на что постоянно клевали иностранцы в Неаполе: здесь из убожества нищей жизни рождалась красота. Мир хотел видеть город уличных торговцев и попрошаек, где с каждого подоконника и порога, с ящиков из-под апельсинов или подносов кто-то пытался тебе что-нибудь продать: каштаны, остатки жареной рыбы, сигареты, кактусы, пасту. Бедный Неаполь всегда был базаром под открытым небом, где парикмахеры и портные занимались своим ремеслом на улице и где семья трудилась над изготовлением обуви или перчаток в комнате с видом на улицу, на глазах у прохожих. Дети прыгают в море с пирса, или едят руками спагетти под вспышки камер, собирая за это деньги. Многое, конечно, изменилось, но вот эта сущность бедных кварталов Неаполя, сохранилась. За ней и едут туристы.

      Это сумасшедший город, где возможно все, и он хранит свою аутентичность. Именно в хаосе и действуют