.

духовенства, будь то марониты или яковиты, когда он стал придворным астрологом. Поэтому очень заманчиво заключить, что попытка христианизировать астрологию получила беспрецедентную популярность у первых Аббасидов. Но во времена аббасидской революции Феофилу, родившемуся около 695 г., исполнилось пятьдесят лет, и его научное образование, несомненно, было полным. Тогда мы должны задаться вопросом, не было ли в той среде, где он сформировался, чего-то такого, что стимулировало бы астрологию как в теории, так и на практике.

      Эдесский регион, расположенный на границе римского мира и Персии, имел древние интеллектуальные традиции, основанные на соединении греческой и восточной культур. Стремление христианизировать астральный детерминизм возникло там очень рано: оно прослеживается еще в труде Бардесана Эдесского (154–222)[44], который Фотий резюмирует на основе его критики Диодором Тарсийским. По мнению Бардесана:

      «душу [астрология] делает свободной от рока и от так называемого гороскопа, сохраняя ей свободную волю, но подчиняет его управлению тело и все, что с ним связано: я имею в виду богатство, бедность, болезнь, жизнь, смерть и все, что не зависит от нас; и все это она считает действиями рока»[45].

      Это действительно соответствует той мысли, которая выражена в дошедшем до нас основном труде Бардесана «Книга законов стран»[46]. Его влияние проявляется в той полемике, которую он вызвал у нескольких богословов IV–V вв., прежде всего у святого Ефрема Сирина.

      Опровержение идей Бардесана и его сторонников сопровождало формирование знаменитой богословской школы в Эдессе, которая блистала в течение полувека, прежде чем переехать в персидский Нисибин[47]. Нет сомнений в том, что память об «арамейском философе» была жива еще в VIII в.[48], причем настолько, что Феофил Эдесский сознательно ввязался в этот спор, уже давно шедший в его стране, – спор, который Ф. Но характеризует так: «Натурфилософия и адаптация этой философии к догматам, предпринятая Бардесаном, были безжалостно запрещены монахами, из которых самой выдающейся личностью был святой Ефрем; их заменили мистическим богословием, которое сочло разумным оторвать людей от изучения мира, чтобы вести их к постижению Бога»[49].

      Недалеко от Эдессы находился город Харран (Карры), который вплоть до Х в. оставался важным центром неоплатонической мысли и языческой религии, с ярко выраженным поклонением звездам[50]. Дэвид Пингри предполагает, что Феофил обучался именно там, и это вполне возможно[51]. Однако можно усомниться в том, что именно у харранских сабейцев он научился отстаивать дело астрологии перед широкой аудиторией. Чтобы лучше понять род занятий Феофила, необходимо поместить его в контекст той культуры, которая была для него общей с другими христианами, говорившими на сирийском языке, потому что именно их симпатии он и хотел завоевать. Сирийский

44

См. в целом F. NAU, Bardesane, DTC, II, col. 391–397, и DRIJVERS, Bardaisan, который оспаривает эпитет «астролог», использованный Но.

45

PHOTIUS, Bibliothеса, ed. transl. HENRY, IV, № 223, p. 8–9.

46

Ed. transl. NAU, Bardesane, и DRIJVERS, Bardaisan.

47

См. из последнего E. HUNTER, The Transmission of Greek Philosophy via the «School of Edessa», in Literacy, Education and Manuscript Transmission, HOLMES-WARING ed., p. 225–241. Автор не следует цитируемому ею тезису из BROCK, From Antagonism to Assimilation, что перевод философских текстов на сирийский язык был сделан позднее (VΙ—VΙΙ вв.), чем перевод религиозных сочинений.

48

См. NAU, Notes d’astronomie syrienne, p. 209–219, и DRIJVERS, Bardaisan, p. 185–212.

49

NAU, Bardesane, p. 23.

50

См. TARDIEU, Sabiens; T. GREEN, The City of the Moon God: Religious traditions of Harran, Leyden, 1992.

51

PINGREE, From Alexandria to Baghdad to Byzantium, p. 13.