Не нашего племени. Дмитрий Типаков

зал «Кегельбан», зажатый между двумя спорткомплексами: «Урожай» и «Спартак». Оба сооружения служили греко-римскими парниками, откуда вольники отправлялись на «золотодобычу» во все концы мира. Памятная аллея с портретами спортсменов венчала главную прогулочную полосу парка, пролегавшую от эспланады центрального входа. Сдобренная кофейными точками, изредка брызжущим фонтаном и автоматами «Рокки», эспланада была самым оживленным местом в парке.

      Адиль уже не помнил, сколько раз он начинал свой вечерний маршрут от «Урожая», где перед этим выгрызал в спарринге с Тагиром несколько балов, огибал памятник Воину-освободителю, просачивался через мемориал ВОВ мимо Музея боевой славы и петлял по опушке вдоль каменной ограды Пивзавода, слушая нарастающий вороний клёкот. Он не помнил, во сколько сотен лиц он вглядывался, в надежде ухватить в очередной паре глаз, выплывающих из темноты, помутненный прищур Упыря. Но он возобновлял эти теряющие смысл променады не реже пары раз в неделю каждые лето и осень.

      После публикации журналистского расследования, он любил завершать свой маршрут визитом в редакцию, которая находилась у въезда в парк со стороны частного сектора. Адиль не ставил себе цели выведать имя «крысы» среди коллег или припугнуть журналистов на случай будущих расследований, затрагивающих его дело. Он уважал их труд, когда-то и сам публиковал здесь несколько заметок о нравах подростковой преступности. Шел он сюда лишь по одной причине – никто не напивался с таким знанием дела и погружением в процесс так, как это делали чернорабочие истории.

      К попойкам нередко присоединялся и автор тех самых статей Микаил Вефадеров, которого Адиль помнил ещё по университетским брейн-рингам. После трехсотого грамма Адиль все-таки делал попытки невзначай расколоть приятеля на предмет его источника, но последний был непреклонен. Ничего кроме заверений, что это был не его сопогонник, Адиль так и не получил. Микаил всегда был симпатичен ему, и гнобить журналиста за отменно проделанную работу он никогда бы не стал. В глазах Адиля это был, пожалуй, единственный адекватный, профессиональный, вдумчивый, честный и трезвый, за исключением подобных вечеров, представитель прессы.

      – Микехуа, ты не акула, ты пиранья пера, ты барракуда клавиатуры, ты крака… катара… каракатица, – про этого моллюска, брызжущего чернилами, Адиль узнал, когда подключил пакет с Дискавери, – блокнота, ты чиксофон, понимаешь, – без устали номинировал Микаила Адиль когда они оформляли страйки из чекушек в «Кегельбане».

      Выходя на балкон ресторана, Адиль всматривался в чернеющие кроны, пытаясь разглядеть проблески Упыревой домны. Иногда он ночевал в парке, просыпаясь от карканья ворон, мчащихся прочь от восходящего солнца, или от упавшей в листву серёжки.

      В одну из таких ночей он наткнулся на коня, смотрителя которого подозревал Ильяс. Был сильный туман и когда в нём проступили