КиберЧаръ. Смеклоф

единственную возможность защититься – было тяжело. Тяжелее, чем казалось до этого. Сразу вспомнилась его глаза.

      – Чего затих? Говорю же, времени мало. Даёшь согласие?

      Пушкин кивнул, но слюна стала горькой. Он протянул руку ладонью вверх и дождался пока по ней хлопнут сверху. Все руны одновременно погасли, а энергопоток прокатился аж до локтя и иссяк, оставив после себя неприятное покалывание и дрожь в мышцах. На запястьях проступили красные следы, как от верёвок – из-за чего стало ещё противнее.

      – Да, не напрягайся ты так. Это и тебя тоже защищает. Дом то ещё не сжёг?

      – Охранные чары не дали.

      – Вот и тут тоже самое. Считай, что это твои охранные чары, – посоветовал оморочник. – Теперь расслабься и закрой глаза. Может кружиться голова, но это пройдёт, если не сопротивляться.

      – Легко сказать, – Пушкин положил руки на стол и навалился на спинку стула грудью.

      Зажмурился, но выкинуть из головы лишние мысли никак не получалось. Они витали как злые духи вблизи старых захоронений, невидимые и несуществующие, но от этого не менее опасные. Отогнать их получилось только другим образом, проявившимся неожиданно чётко и ярко. В лицо дыхнуло горным воздухом, холодным и настолько насыщенным чуждыми ароматами, что закружилась голова. Он даже попытался взмахнуть рукой, но их всё ещё придавливало к столу, поэтому ничего не получилось. Глаза открылись сами собой.

      – Расслабься! – заорал оморочник. – Уже почти получилось, ты всё испортил.

      Пришлось принять прежнюю позу и зажмуриться. На этот раз Пушкин попытался полностью очистить голову от ненужных мыслей. Не думал ни о чём. Растаял в туманной дымке белый кабинет, и снова подул студёный горный ветер. Глаза заслезились, а под ногами что-то хрустнуло. Он обернулся и застыл. Сзади шли другие новобранцы. Полгода в учебке не прошли даром. Они перестали напоминать вчерашних школьников, но в глазах ещё сохранилась глупая надежда, что впереди будет что-то хорошее. Он сглотнул. Отогнал тоскливую неопределённость, напоминая себе, что всё давно закончилось. Это всего лишь его воспоминания – хроника прошедших бед.

      Идти стало легче, даже несмотря на вязкую грязь, затягивающую сапоги и мелкий, но навязчивый дождь, протекающий из низко нависающих грязных облаков. Площадку удачно защищала скала, к которой липли наскоро сколоченные бараки. А с другой стороны, прикрывали торчащие над отвесной пропастью острые колья. В центре раскинулся плац с возвышением из ящиков и торчащим флагштоком с мокрым, скукожившимся флагом. Когда-то всё засыпали песком, но его давно растащили по округе. Осталась только жирная, напоенная дождём, почва. В ней и сидели смертники. Остатки батальона. Десяток проштрафившихся боевых магов, около тридцати человек прикрытия и более сотни посеревших от недоедания питалок.

      Пушкин невольно замедлился, проходя мимо. Скопище людей всегда производит много шума, но над плацом висела мёртвая тишина. Не шуршали, даже слишком мелкие для этого, капли дождя. Они уже давно растворились в потяжелевшем воздухе и медленно клонили его к земле. Смертники смотрели перед собой. Сквозь тех, кто сидел впереди. В пустых, блёклых