Острие бритвы. Уильям Сомерсет Моэм

развалясь в кресле, читал роман, а миссис Брэдли вышивала экран для камина. Изабелла, не заходя в гостиную, прошла к себе в спальню. Эллиот посмотрел поверх очков на сестру.

      – Наверно, пошла снять шляпу, – сказала та. – Сейчас явится.

      Но Изабелла не явилась. Прошло несколько минут.

      – Может быть, устала и прилегла.

      – А ты разве не думала, что Ларри тоже зайдет?

      – Ох, Эллиот, отстань.

      – Да мне что ж. Дело ваше.

      Он опять уткнулся в книгу. Миссис Брэдли продолжала вышивать. Но через полчаса она вдруг встала с места.

      – Посмотрю, пожалуй, как она там. Если задремала, я не стану ее тревожить.

      Она вышла, но очень скоро вернулась.

      – Она плакала. Ларри уезжает в Париж. На два года. Она обещала его ждать.

      – Зачем ему понадобилось ехать в Париж?

      – Не задавай мне вопросов, Эллиот. Я не знаю. Она мне ничего не говорит. Сказала только, что понимает и не хочет ему мешать. Я ей говорю: «Если он готов расстаться с тобой на два года, значит, не очень тебя любит», а она: «Что же делать, главное – я-то его очень люблю». – «Даже после сегодняшнего?» – «После сегодняшнего, говорит, я его еще больше полюбила. Да и он меня любит, я уверена».

      Эллиот помолчал, подумал.

      – А через два года что будет?

      – Говорю же тебе, не знаю.

      – Очень это что-то неопределенно.

      – Очень.

      – Тут можно сказать только одно: оба они еще молоды. Подождать два года им не повредит, а за это время мало ли что может случиться.

      Они решили пока оставить Изабеллу в покое. Вечером им предстоял званый обед.

      – Я не хочу ее расстраивать, – сказала миссис Брэдли. – А то приедет туда заплаканная, еще пойдут кривотолки.

      Но на следующий день, когда они втроем позавтракали дома, миссис Брэдли вернулась к этой теме. Впрочем, легче ей от этого не стало.

      – Право же, мама, я уже все тебе рассказала.

      – Но что он хочет делать в Париже?

      Изабелла улыбнулась – она знала, каким нелепым ее ответ покажется матери.

      – Бездельничать.

      – Что?! Это как же надо понимать?

      – Я только передаю, что он сказал.

      – Нет, с тобой всякое терпение потеряешь. Будь у тебя хоть капля гордости, ты бы тут же разорвала помолвку. Он просто над тобой издевается.

      Изабелла посмотрела на колечко, которое носила на левой руке.

      – А что я могу поделать? Я его люблю.

      Тут в разговор вступил Эллиот и, как всегда, проявил бездну такта. «Понимаете, дорогой, я говорил с ней не как дядя с племянницей, а просто как человек, знающий жизнь, с неопытной девушкой», – но тоже ничего не добился. У меня создалось впечатление, что Изабелла предложила ему – в вежливой форме, разумеется, – не соваться не в свое дело. Рассказывал он мне об этом в тот же день ближе к вечеру, сидя у меня в комнате.

      – Луиза, конечно, права, – сказал он. – Все это очень неопределенно, но вот так и бывает, когда молодым людям позволяют самостоятельно устраивать свою судьбу, а для