Год беспощадного солнца. Николай Волынский

один раз: хочет ли он по-прежнему жить в СССР. Он сказал: «Да, очень хочу». И пятая колонна тут же СССР уничтожила. Потом оккупационная власть провела самую гениальную реформу. После того, как нас всех обокрали, большинство было опущено на такой материальный уровень, при котором вроде не умираешь, но и жить невозможно. Человек панически боится потерять последнее, он деморализован, он днем и ночью в страхе и для драки у него нет сил.

      – Неужели?

      – Именно. Восстание начинается и побеждает лишь тогда, когда жизнь людей становится хуже смерти. И хуже не только в материальном смысле. Когда национальное унижение становится нетерпимым, а презрение правительства к своему народу безграничным, тогда-то наступает праздник: горят помещичьи усадьбы, библиотеки, картины, старинная мебель, начинается передел земли.

      – И как твоя теория согласуется с историческим материализмом? – усмехнулся Волкодавский.

      – Никак. Обдурил нас Карл Маркс со своим историческим материализмом… А ведь в институтах всех заставляли учить истмат и экзамены сдавать. И, согласно истмату, ничего того, что сейчас мы видим вокруг, не существует и существовать не может и не должно. Такая вот «наука»… Налейка-ка еще капельку… – и, выпив, добавил вполне миролюбиво. – Знаешь, что тут самое удивительное?

      – Нет.

      – То, что мы вообще интересуемся этими темами. Еще не оскотинились, наверное.

      – А говоришь, политика для тебя – темный лес. Да, любишь себя похвалить…

      – Это я о тебе.

      – Ну, спасибо, друг! – обиделся Волкодавский.

      – Любопытно, – спокойно продолжил Мышкин, снимая рюмку-наперсток с лоснящегося черного борта бассейна. – Вот наш Георгий Самуилович Телеев, смотрит сейчас с того света на свою виллу… На обе. Внимательно смотрит, изучает. И другие виллы изучает, которые построили другие богачи. И что же, мне интересно, Жора там думает? Чему радуется? О чем жалеет? О вилле жалеет? Нужна она ему там? Он и при жизни не смог бы жить сразу в шести этажах и в разных странах.

      – Думает твой хирург? – усмехнулся Волкодавский. – С чего же ты решил, что он думает?

      – Может, и не думает. А в карты играет

      – Где ж там такие ломберные столы? – поинтересовался Волкодавский.

      – Он не успел сообщить точный адрес. Где-то там… – Мышкин неопределенно повел рукой вокруг себя и вверх.

      – Веришь? При твоей-то профессии?

      – А какая моя профессия? – удивился Мышкин.

      – По-моему, самая что ни есть материалистическая.

      – И что?

      – Ты, когда вскрываешь человека, видишь, что все при нем. И никакой души внутри. Закопают его или сожгут… Умер, трава выросла – всё, как говорил дядя Ерошка у Толстого.

      Мышкин грустно посмотрел на художника Волкодавского.

      – Когда хирург вскрывает пациенту череп и роется в мозгах, он тоже видит: нет там никаких мыслей. Даже глупых. Но ты не будешь отрицать, что мысли