Сказки старой Москвы. Игорь Дасиевич Шиповских

очень остро воспринял и близко к сердцу допустил. Его теперь словно кто обухом по голове огрел. Он весь вечер так безвылазно в углу и просидел, и ничего уж более не готовил. И то, правда, чего уж тут готовить, все гости разбежались и о прежней посещаемости теперь и речи быть не может. В один миг про кабачок старого немца пошла дурная слава. А к вечеру уже во всех заведеньях города от Сухаревки и до Арбата только и делали, что говорили о случившемся в кабачке на Неглинной. Люсьен же той порой стал кое-как приходить в себя. А старина Ганс, чтоб его хоть как-то растормошить сварил ему крепкого кофе.

      – Ну что, как ты тут?… Очухался хоть немножко?… Попей вот кофейку,… полегчает… – тихонько, дабы ещё больше не усугублять положение, спросил он его, ставя перед ним кружку с напитком.

      – Нет, не очухался,… плохо мне,… ведь я человека загубил,… взял и такими простыми блюдами отравил,… все мои кулинарные способности теперь и гроша ломаного не стоят,… совесть моя нечиста,… нет мне оправданья,… как жить, не знаю… – совершенно удручённо ответил ему Люсьен.

      – Да ладно тебе,… будет горевать-то,… ну нет его, исчез человек, так может, и не было вовсе,… показалось нам, что он приходил. Слышал, что урядник-то сказывал,… мол, это черти нам голову морочат да за нос водят,… дескать, место тут нечистое! Ну, так и подумаешь делов-то,… это место нечистое, ну и Бог с ним,… продадим кабачок, да на другое переедем! Там ещё какой-нибудь трактирчик откроем,… а то глядишь и ресторацию! – ободряюще воскликнул Ганс, пытаясь поднять Люсьену настроение, на что тот лишь угрюмо кивнул головой. И тогда Ганс решил действовать иначе.

      – Послушай, ведь у тебя великий талант кулинара и бросать его никак нельзя,… ты же можешь им много пользы людям принести! Пойми, хороший повар, он же сродни доктору,… добротной едой может и человека излечить! Правда бывает, что и у самого опытного врача пациент помирает,… ну так и что же, сразу всех прочих не лечить что ли, бросить бедняг!? Все мы ошибаемся, на то нам и ошибки даны, чтоб в будущем их более не допускать,… как в народе говорят, на ошибках учатся,… понял!? – высказал он последний довод, дабы переубедить Люсьена. Но и это не помогло. Хотя Люсьен чуть оживился.

      – Понимаю, как тут не понять,… всякое конечно бывает,… но ошибка ошибке рознь,… и эту ошибку я себе не прощу! Совесть меня мучает, виновен я,… уж лучше пойду-ка я похожу, поброжу, подумаю обо всём,… не могу я больше здесь находиться, муторно мне, тяжко,… мысли разные в голову лезут,… как бы руки на себя не наложить… – печально ответил Люсьен и как отрезал. Вылез из своего угла, вздохнул понуро, вышел на улицу и как был, в поварской тужурке да колпачке, подался по мостовой, куда глаза глядят.

      – Возвращайся скорей, мы тебя ждать будем!… – крикнул ему вслед Ганс, взмахнул было рукой, но Люсьен в ту же секунду растаял в надвигающейся темноте. Вечерело, кое-где уже успели зажечь фонари, и можно было без труда различить дорогу. Однако Люсьену было всё равно, куда идти, он брёл наугад. Куда его ноги несли туда он и шёл. Он и не заметил,