После Владимира. Людмила Славина

много сделали, ветошь. Лечить его буду.

      Больной он был беспокойный, вначале горел, боялись, что не выживет. Протирали уксусом и поили в разбавленном виде. Рана на плече опять открылась, пришлось кровь останавливать. Все поворачивается, не спит, отвар сонный на него почти не действовал.

      Не спал, но от жара ничего и не понимал, все больше бредил какой-то Ириной и даже плакал, то княжича вспоминал и кричал ему, как в бою. Любомир все вдыхал и читал, читал заклинания.

      – Вишь, ты, дева, душа у него болит, вот и тело горит. Давай отвар покруче завари, забыться ему надо.

      Она старалась, как могла: тело протирала, переворачивала, чтобы ран не было, поила, выносила за ним, волосы, мокрые от пота, мыла и сушила, отрезать их не стала (уж больно хороши), плакала, когда он бредил. А за дверью землянки завывала вьюга, валил снег и было темно-темно.

      – Спи, Андрей, спи, – все баюкала она, напевала детские песенки про волчка и сову, которые ей дед пел.

      Заснула она однажды под самое темное утро, а проснулась от взгляда Андрея. Вскочила, потрогала лоб:

      – Выходила. Отгорел, мой молодец!

      Она засмеялась и тронула его руку. Поднесла к сухим губам ковшик с водой. Он выпил, поднял здоровую руку и вытер губы.

      – Как зовут-то тебя, чудная дева? – Пока он хрипел.

      – Найдена. – Она присела на краешек постели.

      – Что за имя такое?

      – Да дед нашел меня в лесу, совсем маленькую, грудную.

      – И сколько тебе лет?

      – Семнадцать.

      Он глухо засмеялся:

      – Как же семнадцать? У нас в городе девки в семнадцать лет бокастые и грудастые да все набеленные, а ты на вид и на четырнадцать не тянешь.

      – Ты хочешь сказать, что я страшная?

      – Ты маленькая. А что ты там за столом по вечерам делаешь?

      – Шью.

      – Нет. Не шьешь, я раненый, а не слепой. Да не бойся ты меня, я с виду только страшный. Пишешь?

      – Пишу, но не читаю.

      – Честная. Если захочешь, научу читать. Книга есть?

      – Нет. Только вот… совсем маленькая… переписанная. – Она показала несколько кусков бересты, сшитых между собой суровой ниткой.

      Он взял книжицу в руку:

      – Этого хватит. Научу. Вижу, что таишься, от деда своего прячешься. Думаешь, ругать будет?

      Она пожала плечами и опустила голову свою беленькую.

      – Ну ладно. Потом расскажешь. Есть хочу. Покормишь?

      Она улыбнулась, взяла в руки плошку:

      – Деду молоко принесли, я тюрю сделала.

      Он смог съесть пару ложек и отвернулся, а через минуту заснул.

      – Слабый совсем, – вздохнула девушка.

      3

      Спал он в последнее время плохо, неглубоко. Забытье было каким-то прозрачным, похожим на бред. Он все слышал, как закрывалась и открывалась дверь, как девочка готовила еду, заварила травы, как говорила с волхвом, как вечерами трещала лучина и ухал в лесу филин. Также чувствовал все запахи маленькой землянки. Пахло травами, грибами, земляникой,