В погоне за махаоном. Иоланта Ариковна Сержантова

ская ни дюйма.

      Осы – те тоже не остались в стороне, и украшали бомбошками своих гнёзд все, какие ни на есть поручни. Впрочем, зная нрав и строгость садовника, делали это не на виду, а как бы исподволь, в таких местах, где в равной мере не мешает быть красоте и она не покажется помехой никому.

      Пауки плели невесомые гамаки с навесами понавдоль заборов, привнеся в общее дело нимало расстройства, но более утончённости, скрадывая под сквозными шёлковыми туниками неровности выбеленных солнцем досок и заусеницы, на которых бабочки обыкновенно переводили дух между нежными, но страстными своими танцами. Ну – то ничего, бабочки с мотыльками на подъём в наивысшей степени легки, отыщут себе иное местечко, украсят его собой. Тем паче – такой красоты не погонит никто ниоткуда, кроме, разве, – от яркого крыла свечи, а что до кота, – тот, изленившийся до крайности, скорее глянет осоловело, и больше ничего.

      В помощь садовнику и дождь, что польёт обильно, и ветер, что сметёт опавшую наземь листву под кусты дикой розы… Хорошо быть садовником, однако… Ох, как хорошо.

      Без лишних слов…

      Сытный, ноздреватый, испечённый до золотой корочки, ржаной месяц был подан к столу ночи, да только едоков-то об эту пору на раз или того меньше. Чёрный слизень с выцветшей до коричного цвета полосой на спинке, будто приправленный самой корицей, медленно, вдумчиво переходил хоженую нечасто тропинку, густо и часто заросшую крапивой. Будь слизень менее близорук, он был бы поражён ростом и статью сей задиристой травы и её скромной близняшки, что точь в точь, как сестра, да слывёт волшебной1, от того ли, что не жжётся, либо ещё отчего, – про то в веках по семь раз затерялось и нашлось, правды уже не узнать.

      Лис темный от старости и причиненной ею худобы, вытянувшись в струнку над дорогой, с явной напругой одолевал её на смятых артритом лапах. Зверь посмотрел в мою сторону, скривившись от боли по-человечьи, прямо так, не таясь дал понять, что не только люди пытаемы недугами. При этом лис как-то жалостливо оборачивался в сторону зарослей крапивы, из которых вышел. Лису было жаль леса, но отчего, было не понять.

      Мы с товарищем прогуливались неподалёку, и я окликнул лиса:

      – Эй! Ты чего? Нездоров?

      Лис остановился, коснулся взглядом моего спутника… Он счёл бы за лучшее не показываться на глаза никому, кроме меня, но порешив, что в нём осталась ещё малая толика доверия к людям, остановился и кивнул. Из-за спокойствия и обречённости, коими был преисполнен тот кивок, вовсе, не напоказ лишённый уверенности в добром исходе, сердце моё сжалось несогласно, и я напомнил бедолаге:

      – Ты знаешь, где всегда можешь подкрепить свои силы.

      – А дух? – Усмехнулся горестно лис.

      Я не стал лгать и промолчал, чем явно позабавил лиса, который немного взбодрился, так что даже пообещал:

      – Вечером, похоже, зайду.

      – Буду ждать. – Сквозь слёзы улыбнулся я.

      Прислушиваясь к нашему разговору, часто и дурно поминаемый хрен сокрушённо качал широкими листьями, как головой, во всём соглашаясь с ветром, что, не тратя времени на изъявления готовности помочь, просто взял, и проводил лиса через дорогу до норы.

      Что стоят наши посулы, в сравнении поддержкой друга, что не навязывает своего общества, но коли нужен, всегда оказывается рядом? Ничего. Ровным счётом.

      Набело

      Первым про осень вспомнил папоротник. Позолотил листочки, как плутовские ладошки. Стоят теперь, шуршат, да позванивают. Только первый не значит лучший, это как скорый на расправу, что больше не прав, чем наоборот.

      – Небо чёрное почти.

      – Неужто мыслей чернее или наполненной ненавистью души?

      – Пожалуй, что нет.

      Понуждая не помнить про лето, ветер дует в спину дождю, что обидчив, по-обыкновению всех на свете дождей, и делается он подстать зайцу, чей позабытый в траве след размыт почти. Чьей только нет в том вины, лучше и не думать.

      От пирога лета и так уж отрезано порядком, и хотя чуть меньше половины, да сыра она, недопечёна, горька не от горечи, но от скудости сладких ягод, запас коих в этот раз иссяк.

      – Странный год… Вдругорядь без вареньев.

      – Так не одна вишня с малиной в саду, есть и другие!

      – Те, которые ваши «другие» – не всякому по вкусу!

      – Вы это про калину, по всему судя?!

      – Про неё. Касторкой разит от той ягоды! Порошками аптечными!

      – Здоровьем, друг мой! А к горечи привыкнуть надо, в ней своя прелесть.

      – И какая ж это прелесть,, скажите на милость, по доброй воле в рот, заместо сладости, горечь класть?

      – Так коли распробовать её хорошенько, то жизнь ещё слаще покажется! От одного этого не стоит пренебрегать ею. Ну и по другим статьям она хороша. Впрочем… кому я толкую…

      Дождь почёркал летние дни наискось: «Не так!, «Неверно!», «Не годится!»… Так и тянет

1

лат. Lamium, данный вид крапивы не жжётся