Часы. Мэри Со

сумел с собой договориться. Это было одной из самых полезных перемен, которые произошли со мной в тюрьме. Но теперь все, что этому способствовало – и дни в одиночке за сломанные кости и бунты (было пару раз), и годы занятий и коллективной терапии, работа, квалификация, единомышленники, общее дело – все это отошло на второй план.

      Уже через час меня здесь не будет.

      Я шел вперед в сопровождении своих старых «приятелей» – тюремщиков, и думал, что, возможно, буду по ним скучать. Коридор был своеобразной финишной прямой. В гонках улиток, где время ползет медленно, оставляя за собой нелицеприятный липкий след сожаления. Он будет заметен еще некоторое время, но это можно пережить.

      Мое прошлое всегда будет частью меня. И я всегда буду частью того ужасного прошлого, которое сам себе сотворил. Мое сожаление – похвально, но и ломаного гроша не стоит.

      Впереди за металлической стойкой меня ждали еще двое. Молодчик нахального вида был одет в форму, которая была ему размера на два велика: рубашка на его узких плечах болталась как мешковина на пугале. Однако придираться было глупо, поскольку в наших краях наличие полного комплекта обмундирования уже было само по себе чудом. По крайней мере, обувь у всех точно была своя. Первое время я этому искренне радовался, потому что, если выбирать, чем получать по голове – кроссовкой или берцем – я отдавал предпочтение первому.

      Рядом с ним стоял среднего роста старик, где-то на голову ниже меня, с засаленными темно-серыми волосами. Фуражка была ему явно мала и смотрелась комично: за мое недолгое присутствие он успел поправить ее уже три раза, но она все равно норовила сбежать с его головы. Я постарался сдержать улыбку и потупился в пол, однако пожилой мужчина уловил мое настроение и доброжелательно проговорил:

      – Добрый день, Марвин! Снимаю перед Вами шляпу! – и положил фуражку на стойку. По его протяжному вздоху стало понятно, какое облегчение это ему принесло. – Не многим удается дождаться этого заветного дня.

      – Тоже мне достижение, – усмехнулся я, бросив взгляд на миниатюрный головной убор, и поднял глаза на тюремщика. Его лоб пересекала глубокая красная полоса.

      – Не скажите! – он потер вмятину на коже и нахмурился. – Верится?

      – С трудом.

      – Не слышу энтузиазма в голосе, – ухмыльнулся молодчик и обратился к сопровождающим. – Чего, хотите его отпускать?

      – По мне так я бы оставил его на пожизненное, – прорычал Джефферсон, и я удивленно обернулся через плечо. От моего взгляда он втянул шею и, злобно закусив губу, отвел взгляд в сторону. Мне он никогда не импонировал – его хотелось пожалеть. Впрочем, о себе он был весьма высокого мнения. Возможно, в этом была как-то виновата его звучная фамилия.

      – Мне тоже будет его не хватать, – Полсон улыбнулся и легонько похлопал меня по плечу. – Нормальный парень. Среди прочих.

      Спасибо, Чак! Лучшая похвала, которую я слышал в своей жизни! Но, если честно, я бы тоже скучал по нему. Он тоже был «нормальным, среди прочих», и даже чуточку лучше,