Рукопись несбывшихся ожиданий. Поступление. Элтэнно. Хранимая Звездой

я, эх, а потому наудачу карандашом по бумаге водил. И вот не солгу, а думать не думал при этом, что судьбина мне долю такую нелёгкую определит чёрным магом сделаться… Ох‑хо‑хо, как же я батьке теперь в глаза смотреть‑то буду? Он ведь меня сам проклянёт, да похлеще мэтров именитых.

      – Брешешь! – воскликнул кто-то из мужчин. – Как ты мог наудачу, если там имя своё вписывать надо?

      – Тык энто я попросил подмочь, вот мне и вписал кой-чего один добрый ведун. А остальное он сказал давай‑ка по своему разумению, чай ужо рослый детина, а не дитё малое. Сам уж чирикай крестики на листе, сказал. Я и…

      – Вот ты ж олух! – начали смеяться над крестьянином прочие поступившие, и их дружное гоготание, а особенно тоненькое хихиканье Милы Свон, стало последней каплей в чаше терпения Антуана. Хотя он прекрасно знал, что недостойно обращать аристократу внимание на поведение черни, он просто-напросто не сдержался.

      – Как мерзко, что до конца церемонии ещё ждать и ждать, – процедил разозлённый Антуан, ненадолго поворачиваясь лицом к одногруппникам. – Немыслимо столько времени терпеть отребье, привыкшее разговаривать в столь скотской манере. Меня от вас тошнит.

      После этого благородный мужчина презрительно фыркнул и отвернулся вновь. Нормальные простолюдины слова бы поперёк не посмели сказать. Замолкли бы и дальше стояли тихо, как мышата. Однако, Мила Свон не была бы Милой Свон, если бы не нахохлилась.

      – Это вы к чему, господин хороший? – уперев руки в бока, огрызнулась она и, если внимательно приглядеться, то можно было бы заметить, как её тело потряхивает от злости. – Да чтоб вы знали, из-за некоторых высокомерных снобов, нам тут тоже ещё немерено сколько от запашка говнеца отмахиваться. У некоторых же дерьмо изо рта так и льётся, как из жопы.

      Благородный виконт (сын самого графа Мейнецкого – первого советника короны!) от возмущения побледнел аж до цвета первого снега. И особенно неприятно ему сделалось от обстоятельства, что аристократов на площади уже порядочно собралось. Они могли услышать слова наглой девки, и если сейчас он не поступил бы достойно, то с ним бы даже здороваться перестали.

      Антуан вновь обернулся. При этом, к своему удовольствию, первым делом он увидел не гордо задравшую подбородок Милу Свон, а округлившиеся глаза мужчин, среди которых она стояла. Страх в их взглядах подбодрил его.

      – Какая-то безродная девка считает, что смеет меня оскорблять? – холодно осведомился он так, чтобы угроза явственно слышалась в его голосе.

      В ответ Мила напоказ улыбнулась, но… промолчала. Ей хватило выдержки не нарушать напрямую закон, запрещающий столь вольные речи по отношению к аристократам, на личности она переходить не стала. Вот только из-за её улыбки злость буквально заклокотала в виконте. Стерпеть такую наглость Антуан уже не мог, а потому, сделав несколько резких шагов вперёд, остановился прямо перед нахалкой.

      – Радуйтесь, что вы не мужчина. Мужчину я бы за такое хамство убил.

      – Ну, хоть в чём-то родители вас воспитали, – несмотря на