Пепел Нетесаного трона. На руинах империи. Брайан Стейвли

только Луи, – ответил Рук: он и сквозь ширму различал тепло хлынувших в дальний конец нефа тел. – Они пришли за всеми.

      Бьен округлила глаза, выдохнула, и взгляд стал суровым.

      – Тогда что мы здесь сидим?

      Рук не успел возразить – Бьен поднялась, развернулась и скользнула сквозь щель ширмы. Отстав всего на несколько шагов, он шагнул из укромной боковой часовни в кровавую баню.

      В храм набилось не меньше полусотни мужчин в юбках-ноках и жилетах – исконных одеяниях Домбанга, – и все с бронзовым оружием: ножами, мечами, серпами и копьями. В свете лампад металл блестел фальшивым золотом. Он был мягче стали, но в храме Эйры не водилось стали грозней поясного ножика. Жрецы и жрицы Эйры, как и ее храм, не готовились к отпору. Отпор несовместим с любовью.

      «Откройте свои сердца. Откройте двери!»

      Открытость их всех и убьет.

      Нападающие рассыпались по храму: переворачивали скамьи, крушили светильники, сбивали подсвечники, рубили клинками тонкую резьбу украшений. Через проход от Рука затаскивали в маленькую нишу часовни молодого жреца – Хоана. Тот слабо отбивался, но из страшной раны у него на лбу бежала кровь, и выглядел он оглушенным. Рубаха осталась на нем, а смятые штаны болтались на щиколотках. Когда жрец споткнулся, один из пришельцев ударил его между ног тупым концом копья. Вопль почти затерялся в общем грохоте.

      – Перестаньте! – выкрикнула Бьен.

      Она выбежала на середину, в главный проход, раскинула руки. Никто в этом безумии ее и не заметил.

      – Оставьте его в покое!

      Рук решил было, что она защищает Хоана, потом проследил ее взгляд ко входу в храм, и в животе у него все перевернулось.

      В нескольких шагах за широкими дверями стоял у стены большой деревянный короб для пожертвований. Те, кому некогда или неохота было молиться, все же заглядывали иногда в храм – преклоняли колени на полу, бросали пару монет в прорезь огромного сундука и обращали торопливую молитву к нарисованной над ним богине.

      К этому сундуку двое прижали спиной старого Уена. Один небрежно держал в руках копье с широким наконечником, другой вбил обух топора чуть не в глотку старому жрецу. Эйра мрачно взирала сверху темными глазами.

      Рук, не замечая, что двинулся с места, пересек половину разделявшего их пространства.

      – На колени, – рычал тот, с топором, тыча пальцем в пол.

      – Что ты творишь, дитя? – покачал головой Уен.

      Топор мазнул его по лицу, рассек щеку.

      – На колени, аннурец! – зарычал громила и повалил старика, сбив расставленные по краям короба свечи.

      Уен беспомощно приподнялся на локте, взглянул на мучителя темными слезящимися глазами.

      – Я не аннурец. Мой отец был домбангский рыбак. И дед. Я вырос в этом городе.

      Огонь лизнул обрамлявшие картину складки шелка.

      – Значит, ты изменник, – передернул плечами Топор.

      Другой – тот, что с копьем, – приставил наконечник к животу старика.

      – Я люблю этот город, –