Новые и новейшие работы 2002—2011. Мариэтта Чудакова

по-новому с усопшим мало чем отличается от дружеского прощания живых с живыми; оно бодрое, почти деловитое.

      Так прощай, Катерина!

      Прощай, Катерина —

      Дорогой наш товарищ и друг![61]

      Конец «Прощания» почти официозно-оптимистичен (этому не противоречит опора на мощную традицию):

      Пусть шумят эти липы

      Молодою листвой.

      Пусть веселые птицы

      Поют над тобой.

      Четвертое стихотворение – «Подруги» – бесхитростное повествование о том, как мать и дочь вместе жили и вместе работали:

      Руки ловкие у дочки.

      Серп играет, горсть полна.

      В красном девичьем платочке

      Рядом с матерью она.

      Представление (с глубокими фольклорными корнями) о возможном соперничестве матери – дочери заранее перекрывается элементарными, но тем не менее гармонизирующими ситуацию утверждениями:

      Только мать всегда желала,

      Чтобы дочка первой шла —

      Лучше пела, лучше жала,

      Лучше матери жила.

      Последняя строка этой строфы («Лучше матери жила») разворачивает стихотворение от родственных связей людей к большому социуму – слова матери звучат в качестве и авторских, социально оптимистических.

      Дочке в город уезжать,

      Снаряжает дочку мать.

      <…>

      – Будь ученой и счастливой,

      Кем ты хочешь —

      Тем и будь.

      В новом универсуме осветляются все человеческие отношения, оптимизируются судьбы и благополучно разрешаются все коллизии.

      В тот самый год, когда Пастернак, представляющий первое поколение советских литераторов, смятенно убеждает сотоварищей по цеху вернуть в литературный обиход трагическую тему как законную и в отношении к современности, один из двух лучших поэтов второго поколения показывает новый мир по природе своей лишенным трагизма.

      Пятое стихотворение цикла – «Размолвка» – самим заглавием-темой контрастно, казалось бы, по отношению к предшествующему. Однако и здесь с первых – и до последних – строк все безмятежно.

      На кругу в старинном парке

      Каблуков веселый бой.

      И гудит, как улей жаркий,

      Ранний полдень над землей.

      <…>

      Детвору везет на праздник

      Запоздалый грузовик.

      Со слова «детвора» стихотворение все более и более приобретает детские черты (уменьшительные суффиксы и т. п.):

      …Ты не едешь, не прощаешь,

      Чтоб самой жалеть потом.

      Книжку скучную читаешь

      В школьном садике пустом.

      Вижу я твою головку

      В беглых тенях от ветвей,

      И холстинковое платье,

      И загар твой до локтей.

      В то же время оно ритмически и лексически проецируется на ходовой запас лирики второй половины XIX века («Знаю я, что ты, малютка, / Поздней ночью не робка» и т. п.).

      …Убегает в рожь дорога.

      Я по ней один пойду.

      <…>

      Широко в полях и пусто.

      Вот по ржи волна

61

В первом отдельном издании (Стихи. М., 1937. С. 40): «Отдыхай, Катерина. Прощай, Катерина».