Гнев Стикса. Владимир Владимирович Мельников

военврача, быстро осмотрел кожные покровы, заглянул в рот и уши, ощупал голову.

      – Повернуться. Наклонись, раздвинь ягодицы. Присесть пять раз. Наклонись, раздвинь ягодицы.

      Палец в резиновом облачении проник в задний проход в поисках запрещенных предметов.

      – Чисто. Одеться. На выход. Следующий.

      Опять длинный коридор, который надо пробежать под окрики конвоиров.

      Новый кабинет.

      – Фамилия?

      – Карп Иван Петрович.

      – Дата рождения?

      – Первое января тысяча девятьсот восемьдесят восьмой.

      – Статья?

      – Сто пятая, часть вторая, пункты «А», «Д», «Е».

      – Срок?

      – Вышка.

      – Я тебе что? Зека?

      – Осужден к пожизненному заключению.

      – То-то.

      Коридоры, лестницы, коридоры. Стена с дверями.

      – К стене, – щелчки замка, – пошел.

      Вот и камера, где должен «мотать срок» Карп Иван Петрович.

      – Добрый деньвечер.

      – Добрый, – сиделец сидел на стуле, облокотившись на стол и читал книгу. На вошедшего даже не взглянул. – Падай. Сейчас главу добью и поболтаем.

      Сокамерник был не худой, а очень худой. На лице под кожей явно не хватало массы мышц и хорошо просматривались некоторые кости черепа. Спусти пару минут книга была отложена, и сокамерник обратил свой взор на новенького, внимательно рассматривая его из-под круглых стекол очков в старомодной оправе.

      – Как я вижу, ты уже чуток нахватался жаргона? «Добрый деньвечер» на пересылке научили? Или еще в СИЗО?

      – В СИЗО.

      – Бросай эту дребедень. У нас «вышка» – вот и весь перечень жаргонных словечек. Жаргон или «музыка», или «феня» была придумана для общения в воровской среде и что бы посторонние ее не понимали. Нам с тобой это ни к чему. Иваном меня зовут.

      – И меня Иваном.

      – Пару слов, с кем сидеть мне придется.

      – Карп Иван Петрович. Восемьдесят восьмого. Статья Сто пятая, часть вторая, пункты «А», «Д», «Е».

      – Ого. Хорошо покрошил. И скольких упокоил?

      – Восемь.

      – Стрелял?

      – В одного. Главного. Когда добивал. Остальных гранатой, потом топором и сжег всех в доме.

      – Веселый ты человек, тезка. Откуда сам.

      – Сам из Перми.

      – А это не то дело, где вначале была авария, а потом смерть отца погибшей в аварии девчонки?

      – Угу.

      – «Кровник» значит. Родственник?

      – Нет. Просто хорошо знал покойных. И тех, тоже хорошо знал.

      – Не снятся?

      – Девчонка пару раз снилась. Смеялась, – Иван улыбнулся. – Довольная.

      – Главное, чтобы ты не жалел. А то сгоришь от самоистязания, а мне потом привыкать к новому соседу. Ты, кстати, к суициду не склонен? А то мне как-то не нравится просыпаться в одной камере с холодным трупом. Есть в этом и положительные моменты. Допросы, прогулки по коридорам туда-назад, новые лица. Но лучше без этого обойтись. Тебе обо мне уже успели рассказать?

      – Нет. Сразу с этапа сюда.

      – Меня на воле Маркером называли газетчики.