Рада, наследница заклинателей. Лея Р.

Михель не питал иллюзий, будто она может проникнуться симпатией, но ему было бы довольно и того, если бы в огромных золотых глазах испуганной лани не сквозило отвращение.

      Одним лишь небесам ведомо, каких усилий стоила священнослужителю эта показная холодность!.. И всё же томительное предвкушение было настолько же сладким, как и ожидаемая награда. Ночами, мучимый чувственными видениями, настоятель едва мог провалиться ненадолго в спасительное забытьё. С каждым днём нетерпение, мучащее влюблённого, усиливалось – и в то же время нарастало удовлетворение от осознания того, как скоро все потаённые грешные помыслы воплотятся в реальность вспышкой самого ослепительного наслаждения. Он снял прелестный домик в предместье Старой Рутны – небольшой, но уютный двухэтажный коттедж. Поручив жилище заботам престарелой служанки и по совместительству кухарки, Михель с облегчением подумал, что скоро сможет принять все дары, какими неприступной красавице будет угодно одарить его.

      В ночь перед заседанием, когда суд должен был вынести оправдательный вердикт, Буша принял перед сном сильное успокоительное, чтобы наконец нормально выспаться. А ещё – чтобы не придушить Гожо Лайоша, который обещал явиться на слушание, а после – сопроводить настоятеля в темницу.

      Рада вздрогнула одновременно от страха и восторга, когда спустившийся священник объявил, что она свободна, и протянул платье, меховую накидку и сапожки, более подходящие для прогулок по улице, нежели тюремная рубаха.

      – А это – тот, кого я обещал привести, – добавил он.

      Стоявший позади в облачении аколита человек откинул с лица капюшон.

      – Гожо!.. – воскликнула бывшая узница и, не помня себя от счастья, кинулась к офицеру.

      Припав к его груди, плясунья обвила возлюбленного тонкими ручками, устремив снизу вверх взгляд огромных, золотистых, влажных глаз, блестевших нескрываемой радостью. Михель лишь скрипнул зубами и отвернулся, трясущимися руками вешая на крюк масляный светильник. Лайош, вопреки ожиданиям Рады, не обнял её в ответ, а, чуть помедлив, напротив, взял за плечи и несколько отстранил от себя.

      В ту же секунду бродяжка отпрянула от дворянина, содрогнувшись от страшного прозрения. Взволнованная малютка вдруг почувствовала себя ужасно разбитой, сердцем уже зная, что возлюбленный отрёкся от неё. Усилием воли она собрала в кулак остатки мужества и попыталась объясниться:

      – Гожо, неужели ты не рад встрече со своей Златоокой Радой?.. – жалко улыбнувшись сквозь сдерживаемые слёзы, проговорила она дрожащим голосом. – Ты ведь не поверил, будто это я, готовая отдать за тебя свою ничтожную жизнь, нанесла тот роковой удар? Да, под пыткой я признала вину – прости мне эту слабость! Но больше мне не за что извиняться, клянусь!.. Это всё он, похотливый священник, который преследует меня!..

      Глаза говорящей полыхнули бессильным гневом, а тонкий пальчик обличительно указал на застывшего у стены мрачной тенью со скрещёнными