Аврам-трава. Стихотворения 2017—2023 годов. Игорь Булатовский

термин: Passive voice, пассивный голос). И есть ли у пассивности, исторической, политической, социальной – свой голос? Или голос, производимый сейчас стихами Булатовского, это голос отвращения при осознании собственной пассивности, голос в поисках выхода из, ухода от нее?

      Стоит ли говорить, что Булатовский – поэт ученый (как М. Г. Гаспаров описывал, например, Катулла), и перед нами стихи разочарования в знании, поражения знания в правах, но все же, если что-то поэту-знайке и оставляет «некоторую надежду», то это именно способность служить другим, чужим текстам. Если уж речь идет, в частности, о мастерстве, мне кажется, что одной из составляющих мастерства, то есть яростного служения некоторому ремеслу при наличии физиологических данных, является момент, когда мастер выходит из себя, начинает множить грани умения: Булатовский делает это как издатель и переводчик.

      Переводчик, в частности, Шарля Бодлера, то есть интенции писать свое «сегодня», смотреть прямо, не отворачиваясь. Программным здесь является текст Бодлера «Падаль», описывающий прогулку с возлюбленной, во время которой взгляд поэта/гуляки падает на разлагающийся труп. И этот труп, вернее процесс разложения, вернее задача описания разложения, возбуждает гуляку и вызывает в нем шедевр мировой лирики.

      Наверное, самое важное для меня в этой книге – интенция не отворачиваться от отвратительно, писать именно его.

      Прекрасны и невыносимы, безобразны, почти тошнотворны эти слова:

      реки меня сестра

      сестра моя река

      река моя сестра

      что надо знать когда

      речешь меня черна

      смородиновая

      на родине огня

      всё меньше нет огня

      на родине огня

      сестра моя рембо

      нам сделали бобо

      подуем ничего

      сестра моя ребро

      нам не было темно

      не будет и светло

      на смо́роде-реке

      мы смолоду хехе

      сидели как в яйце

      а рядом во дворце

      сидела смерть в парче

      держала мух в руке

      Здесь можно услышать скороговорку Гора:

      Ручей уставши от речей

      Сказал воде что он ничей.

      Вода уставшая молчать

      Вдруг снова начала кричать.

(1942)

      И можно, вслед тому же Гору, различить здесь особый Эрос – притяжения и отталкивания к своему, которое причиняет столько боли и стыда, но уйти от которого все равно нельзя.

      Если уж говорить о риторических категориях, помимо особой Возвышенности исторического безобразия, эти стихи полны гротеска. В самых волнительных местах, как гной, на тебя проливается матерок, слово изменяет себе с собой же: все здесь воспалено, вывернуто, искажено.

      И да, в завершение нашей вводной экскурсии, отметим: в этих стихах есть место городу:

      По набережной, где чайки кричат,

      где волны похожи на серых волчат,

      бегущих на Заячий остров,

      поедем, красотка, к тебе и ко мне

      пока мы на этой живем стороне,

      а в той лишь нуждаемся остро.

      На летней дуге Кресты – Ниеншанц

      ты дашь мне, старушка, еще один шанс

      тебя