Дневник натурщицы. Френца Цёлльнер

и семью. Но разве это профессия? В сущности, это неправильно, что есть на свете такие профессии, которыми люди могут заниматься лишь в течение нескольких лет. Было бы справедливо, если бы в таком случае эти профессии оплачивались так хорошо, чтобы люди потом могли всю жизнь прожить на заработанные ими деньги. Все уверяют меня, что через несколько лет я стану очень красивой, тогда я смогу требовать хорошие деньги, а что будет потом? Но до этого еще очень, очень далеко!

      11 мая

      Мы должны были прервать сеансы, так как скульптор отдал отлить некоторые вещи, и формовщики работали в мастерской. Когда меня вчера снова пригласили, В. не пришла, а прислала письмо, что ее позвали в другой город к одному художнику. Скульптор злобно засмеялся и сказал: «Как ловко она умеет врать и себе и другим! Наверняка она уехала с кем-то в так называемую «художественную» поездку, но в любом случае, не с одним из моих коллег; все мы знаем, какая она сумасшедшая, никто не захотел бы с ней связываться». Он попросил меня сделать ему одолжение и сходить на квартиру подруги В. и пригласить ее на сеанс. Если написать ей письмо, то еще неизвестно, когда будет ответ и придет ли она вообще. Если я застану ее дома, то мы должны обе явиться к нему на следующий день в 9 часов утра. Он дал мне мелочь на «конку», и я отправилась.

      Всю свою оставшуюся жизнь я буду помнить этот день. Треугольный старый дом; повсюду отвалилась штукатурка, торговец-зеленщик, занимавший погреб, как раз покрывал голубой краской фасад над своей дверью, прямо по дырам и кирпичам, видневшимся сквозь штукатурку. Узкая, испачканная дверь, вся трещала. Две бабы стояли перед одной из квартир; на одной из них был только шерстяной платок, снизу видна была юбка, ноги были в больших войлочных туфлях, но зато прическа была великолепна и завитые волосы блестели, как вакса и торчали на лбу, как парик. Они замолчали, когда я проходила мимо них и посмотрели на меня с таким видом, как будто хотели посадить меня на кол. Один веселый художник как-то сказал мне или кому-то другому, уже не помню, что люди терпеть не могут, когда к ним попадет человек из другой среды, если, например, кто-нибудь в дорогом цилиндре приходит в кофейню низшего разряда, то его выкидывают оттуда, а если оборванец хочет войти в ресторан, то его даже на порог не пустят. Я вспомнила это, когда обе женщины так уставились на меня. В таком доме, мои родители никогда не сняли бы квартиры. Как тяжело бы мы не жили, но я никогда не видела свою мать в таком виде, как две эти жирные ведьмы на лестнице. На пятом этаже, где должна была жить девушка, на двух дверях не было табличек с фамилиями, как будто кто-то с силой сорвал их. На третьей двери мелом было написано какое-то неразборчивое имя. Я позвонила, минуту ничего не было слышно, затем я услышала осторожную возню у двери, замок заскрипел и, наконец, дверь приоткрылась: «Что угодно»? Я спросила г-жу М. Дверь еще немного отворилась; передо мной стояла толстая, но не старая женщина, в накинутой на плечи ярко-красной кофте, совершенно открытой спереди и обнажавшей