Троечка за тигра. Смешные истории. Аркадий Аверченко

трогать?..»

      – Прямо занимательный ребёнок, – крякнул Берегов. – Я с ним позаймусь с большим удовольствием.

      III

      В тот день, когда Талалаевы собрались ехать к больной тётке в Харьков, Талалаева-мать несколько раз говорила Берегову:

      – Послушайте! Я вам ещё раз говорю – вся моя надежда на вас. Прислуга – дрянь, и ей нипочём обидеть ребёнка. Вы же, я знаю, к нему хорошо относитесь, и я оставляю его только на вас.

      – О, будьте покойны! – добродушно говорил Берегов. – На меня можете положиться. Я ребёнку вреда не сделаю…

      – Вот это только мне и нужно!

      В момент отъезда Кисю крестила мать, крестил отец, крестила и другая тётка, ехавшая тоже к харьковской тётке. За компанию перекрестили Берегова, а когда целовали Кисю, то от полноты чувств поцеловали и Берегова:

      – Вы нам теперь как родной!

      – О, будьте покойны.

      Мать потребовала, чтобы Кися стоял в окне, дабы она могла бросить на него с извозчика последний взгляд.

      Кисю утвердили на подоконнике, воспитатель стал подле него, и они оба стали размахивать руками самым приветливым образом.

      – Я хочу, чтоб открыть окно, – сказал Кися.

      – Нельзя, брат. Холодно, – благодушно возразил воспитатель.

      – А я хочу!

      – А я тебе говорю, что нельзя… Слышишь?

      И первый раз в голосе Берегова прозвучало какое-то железо.

      Кися удивлённо оглянулся на него и сказал:

      – А то я кричать начну….

      Родители уже садились на извозчика, салютуя окну платком и ручным саквояжем.

      – А то я кричать начну…

      В ту же секунду Кися почувствовал, что железная рука сдавила ему затылок, сбросила его с подоконника, и железный голос лязгнул над ним:

      – Молчать, щенок! Убью, как собаку!

      От ужаса и удивления Кися даже забыл заплакать… Он стоял перед воспитателем с прыгающей нижней челюстью и широко открытыми остановившимися глазами.

      – Вы… не смеете так, – прошептал он. – Я маме скажу.

      И опять заговорил Берегов железным голосом, и лицо у него было железное, твёрдое:

      – Вот что, дорогой мой… ты уже не такой младенец, чтобы не понимать. Вот тебе мой сказ: пока ты будешь делать всё по-моему, я с тобой буду в дружеских отношениях, во мне ты найдёшь приятеля… Без толку я тебя не обижу… Но! если! только! позволишь! себе! одну! из твоих! штук! – я! спущу! с тебя! шкуру! и засуну! эту шкуру! тебе в рот! Чтобы ты не орал!

      «Врёшь, – подумал Кися, – запугиваешь. А подниму крик, да сбегутся соседи – тебе же хуже будет».

      Рот Киси скривился самым предостерегающим образом. Так первые редкие капли дождя на крыше предвещают тяжёлый обильный ливень.

      Действительно, непосредственно за этим Кися упал на ковёр и, колотя по нему ногами, завизжал самым первоклассным по силе и пронзительности манером…

      Серьёзность положения придала ему новые силы и новую изощрённость.

      Берегов вскочил, поднял, как