Троечка за тигра. Смешные истории. Аркадий Аверченко

е, но весёлое существо – поступил в качестве воспитателя единственного сына семьи Талалаевых.

      Первое знакомство воспитателя с воспитанником было таково.

      – Кися, – сказала Талалаева, – вот твой будущий наставник, Георгий Иванович, – познакомься с ним, Кисенька… Дай ему ручку.

      Кися – мальчуган лет шести-семи, худощавый, с низким лбом и колючими глазками – закачал одной ногой, наподобие маятника, и сказал скрипучим голосом:

      – Не хочу! Он – рыжий.

      – Что ты, деточка, – засмеялась мать. – Какой же он рыжий?.. Он – шатен. Ты его должен любить.

      – Не хочу любить!

      – Почему, Кисенька?

      – Вот ещё, всякого любить.

      – Чрезвычайно бойкий мальчик, – усмехнулся Берегов. – Как тебя зовут, дружище?

      – Не твоё дело.

      – Фи, Кися! Надо ответить Георгию Ивановичу: меня зовут Костя.

      – Для кого Костя, – пропищал ребёнок, морща безбровый лоб, – а для кого Константин Филиппович. Ага?..

      – Он у нас ужасно бойкий, – потрепала мать по его острому плечу. – Это его отец научил так отвечать. Георгий Иванович, пожалуйте пить чай.

      За чайным столом Берегов ближе пригляделся к своему воспитаннику: Кися сидел, болтая ногами и бормоча про себя какое-то непонятное заклинание. Голова его на тонкой, как стебелёк, шее качалась из стороны в сторону.

      – Что ты, Кисенька? – заботливо спросил отец.

      – Отстань.

      – Видали? – засмеялся отец, ликующе оглядывая всех сидевших за столом. – Какие мы самостоятельные, а?

      – Очень милый мальчик, – кивнул головой Берегов, храня самое непроницаемое выражение на бритом лице. – Только я бы ему посоветовал не болтать ногами под столом. Ноги от этого расшатываются и могут выпасть из своих гнёзд.

      – Не твоими ногами болтаю, ты и молчи, – резонно возразил Кися, глядя на воспитателя упорным, немигающим взглядом.

      – Кися, Кися! – полусмеясь-полусерьёзно сказал отец.

      – Кому Кися, а тебе дяденька, – тонким голоском, как пичуга, пискнул Кися и торжествующе оглядел всех…

      Потом обратился к матери:

      – Ты мне мало положила сахару в чай. Положи ещё.

      Мать положила ещё два куска.

      – Ещё.

      – Ну, на тебе ещё два!

      – Ещё!..

      – Довольно! И так уже восемь.

      – Ещё!!

      В голосе Киси прозвучали истерические нотки, а рот подозрительно искривился. Было видно, что он не прочь переменить погоду и разразиться бурным плачем с обильным дождём слёз и молниями пронзительного визга.

      – Ну, на тебе ещё! На! Вот тебе ещё четыре куска. Довольно!

      – Положи ещё.

      – На! Да ты попробуй… Может, довольно?

      Кися попробовал и перекосился на сторону, как сломанный стул.

      – Фи-и! Сироп какой-то… Прямо противно.

      – Ну, я тебе налью другого…

      – Не хочу! Было бы не наваливать столько сахару.

      – Чрезвычайно интересный мальчик! – восклицал изредка Берегов, но лицо его было спокойно.

      II

      За обедом Берегов первый раз услышал, как Кися плачет. Это производило чрезвычайно внушительное впечатление.

      Мать наливала ему суп в тарелку, а Кися внимательно следил за каждым её движением.

      – На, Кисенька.

      – Мало супу. Подлей.

      – Ну, на. Довольно?

      – Ещё подлей.

      – Через край будет литься!..

      – Лей!

      Мать тоскливо поглядела на сына, вылила в тарелку ещё ложку и, когда суп потёк по её руке, выронила тарелку. Села на своё место и зашипела, как раскалённое железо, на которое плюнули.

      Кися всё время внимательно глядел на неё, как вивисектор на расчленяемого им в целях науки кролика, а когда она схватилась за руку, спросил бесцветным голосом:

      – Что, обожглась? Горячо?

      – Как он любит свою маму! – воскликнул Берегов. Голос его был восторженный, но лицо спокойное, безоблачное.

      – Кися, – сказал отец, – зачем ты выкладываешь из банки всю горчицу… Ведь не съешь. Зачем же её зря портить?

      – А я хочу, – сказал Кися, глядя на отца внимательными немигающими глазами.

      – Но ведь нам же ничего не останется!

      – А я хочу!

      – Ну, дай же мне горчицу, дай сюда…

      – А я… хочу!

      Отец поморщился и со вздохом стал деликатно вынимать горчицу из цепких тоненьких лапок, похожих на слабые коготки воробья…

      – А я хо… хо… ччч…

      Голос Киси всё усиливался и усиливался, заливаемый внутренними,