Семейные пазлы. Сборник рассказов. Михаил Лекс

подумал.

      – А и в самом деле, – ответил он, – почему и нет. Оставлю всё тебе.

      – Едем к юристам?

      – А поехали.

      – Вы серьёзно?

      – Более чем. Но, откровенность за откровенность. Ты был со мною честен, хочу ответить тебе тем же. Я напишу завещание и ты станешь моим единственным наследником, а за это я хочу, чтобы и ты написал завещание.

      – Я?

      – Ты! В котором укажешь своим единственным наследником меня.

      – Вас?

      – Меня!

      – Вы думаете, что я…

      – Я ничего не думаю. Но в одном я уверен точно. Мне ещё жить долго и счастливо, а вот насчёт тебя я не знаю, что и думать.

      – Мне всего 30 лет, Афанасий Иванович!

      – Лермонтов не дожил до этого возраста. А если судить по Грибоедову, то… Сколько тебе осталось?

      – Пять лет?

      – Четыре, – уточнил Афанасий Иванович, – если быть точным. Вот и подумай. Из них разве что Пушкина можно назвать долгожителем.

      – Афанасий Иванович, но Вы ведь, смею заметить, тоже не…

      – Не вечен?

      – Мягко говоря.

      – Согласен. Но в моём случае, в качестве примеров, на ум приходят совсем другие личности. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю?

      – О ком?

      – Бернард Шоу дожил до 94. Рэй Брэдбери до 91.

      – Простите, Афанасий Иванович, но, по-моему, вы несправедливы ко мне.

      – Почему?

      – Потому что. С какой стати вы поместили меня в один ряд с Лермонтовым и Грибоедовым, а себя сравниваете с Бернардом Шоу? Может, я тоже хочу, как Брэдбери.

      – Хочешь прожить больше 90?

      – Хочу!

      – Не получится.

      – Почему это?

      – Склад характера. Образ жизни. Много всего. Ты по натуре – Пушкин, Лермонтов, Грибоедов. Слишком прямой и открытый. Такие долго не живут.

      – Я? Пушкин?

      – А кто? Конечно, Пушкин. Вот помяни моё слово, пройдёт семь лет и ты встретишь своего Дантеса.

      – Где это я его встречу?

      – Да уж не знаю, где. Найдёшь где-нибудь. Дурное дело не хитрое. С твоим-то характером. А не встретишь Дантеса, так покинешь нас при других каких-нибудь обстоятельствах. В любом случае, как не крути, а тебе осталось-то самое большее лет семь. А ты?

      – Что я?

      – О моём завещании беспокоишься.

      – Я не беспокоюсь, но…

      – О своей душе подумай, Гаврила. Твоё завещание в мою пользу оно куда как более актуально, чем моё по отношению к тебе. Можно сказать, что тебя уже скоро с нами не будет. Тогда как мне, как минимум, двадцать лет ещё жить и жить. Почти в три раза больше, чем тебе. Соображаешь? А насчёт Аглаи не беспокойся. Я её хоть и не люблю, но не обижу.

      – В каком смысле?

      – Ну, когда тебя не станет, я о ней позабочусь. За неё не волнуйся.

      Гаврила молчал, думая о чём-то своём, глядя куда-то вдаль.

      – Ну, что приумолк, прямой, открытый человек? – спросил Афанасий Иванович. – Едем составлять завещания?

      – Не едем.

      – Чего так?

      – Настроение