Стена плача. Татьяна Бочарова

– его движения выглядели скоординированными и четкими, голос звучал тверже и жестче. – Опять молчим? – Он недобро усмехнулся и уцепился пальцами за сетку. – Коли пришла, так нужно разговаривать, общаться, ухватываешь? А ну иди сюда. Подойди, говорю!

      Ася послушно подошла к ограде и остановилась в шаге от нее.

      Пес за спиной у белобрысого тревожно гавкнул.

      – Цыц! – коротко приказал тот.

      Теперь Ася видела его хорошо: те же изгвазданные джинсы, только вместо защитной куртки растянутый серый свитер, над правой бровью и на скуле две багровые ссадины.

      – Ты зачем сюда пожаловала? – Белобрысый слегка качнул сетку на себя. – Пожалела? Пожалела, ясный перец, поверила тому, что я тебе впаривал. Да ты… дура ты полосатая, я ж в стельку был, не видела?! Добренькая нашлась, ядрена корень… цыц, Пестрый, хвост оторву!

      Асе показалось, что сейчас он снова, как в прошлый раз, сорвется на крик, но нет – его голос остался спокойным.

      Пару мгновений они молчали, глядя друг на друга в упор.

      – Слушай, – белобрысый вдруг зло сощурился, – а может, у тебя с мужем не того… он как, долг-то свой супружеский исправно выполняет? – Он захохотал.

      Она почувствовала острую, невыносимую боль и едва удержалась, чтобы не застонать. Никогда в жизни ей не было так больно – словно внутри поворачивали огромный ржавый гвоздь.

      Ася резко отвернулась. Она почти бежала, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг из-за застилающей глаза плотной пелены слез. Позади раздались быстрые шаги.

      – Стой. Погоди.

      У нее закружилась голова. Она еще немного прошла вперед и остановилась.

      – Ну, прости, – он обошел ее сбоку, заглянул в лицо, – слышь, прости меня! Я… сам не знаю, что говорю. Это от страха, наверное. Сейчас, думаю, протру глаза, погляжу за ограду, а там нет никого. Со мной такое бывает… иногда… Ну, хочешь, на колени встану?

      Ася улыбнулась сквозь слезы и качнула головой. Белобрысый осторожно провел пальцем по ее щекам, собирая влагу.

      – Простила? Тогда не плачь больше. Тебя как звать-то?

      – Анастасия. – Ася тихонько шмыгнула носом.

      – Настя, значит, – задумчиво проговорил он.

      – Ася, – поправила она.

      – Нет, Настя, Настена. Так по-нашему, по-русски, и не спорь со мной.

      – Не буду.

      Позади пес загремел цепью, жалобно и тоскливо поскуливая. Белобрысый улыбнулся.

      – Ну-ка крикни ему: «Фу, Пестрый». Не бойся, громко крикни, он послушает.

      – Фу, Пестрый! Фу! – звонко прокричала Ася. Наступила тишина.

      В следующее мгновение белобрысый подхватил ее на руки и понес.

      Прижимаясь щекой к грубой шерсти его свитера, Ася точно во сне видела голые колючие кусты боярышника вдоль тропинки, ветхую калитку в ограде, горкой сложенные отсыревшие поленья во дворе, настороженную морду пса.

      Протяжно заскрипела дверь вагончика…

      …Как мало, оказывается, мы знаем о самих себе. Заблуждаемся, думая, что все у нас прекрасно, как у людей. И вдруг – молния,