ТАСС уполномочен заявить. Юлиан Семенов

– это самоограничение, а всякое ограничение, даже во имя свободы, есть форма кабалы.

      – Энгельса не переспоришь, Митя: свобода – это осознанная необходимость; отлито в бронзу, дорогой, не трогай…

      – Ты меня все еще принимаешь всерьез?

      – Перестань писать книги – буду держать тебя за обыкновенного застольного бездельника…

      – Не обещаю. Перестать писать – значит умереть, а я очень люблю жизнь.

      – Слушай, а если я попрошу стакан вина?

      – Но ведь водка – лучше.

      – Умозрительно я это понимаю, Митя, только организм не приемлет. Водку я пью лишь в силу служебной необходимости.

      – Ты – дисциплинированная ханжа?

      Славин усмехнулся:

      – Вовсе нет. Теннисист, я, Митя, теннисист.

      – Слушай, Виталий, а тебя разозлить можно?

      – Нельзя.

      – Никогда?

      – Никогда.

      – Ты – самоуверенный человек.

      – Уверенный, так бы я сформулировал, Митя, уверенный. А что касаемо ограничения и свободы, я вычитал хитрющую концепцию у любопытного философа Бональда. Человек – по его версии – не свободен от рождения, и виною тому – природа, ибо она-то и есть главный наш ограничитель. Человек может стать свободным лишь в том случае, если прилагает к этому максимум усилий. Верно, а? Но занятен вывод: будьте энергичны, тогда вы сможете войти в торговую или строительную корпорацию и станете свободным благодаря тем правам, которые эта корпорация завоевала; служите своей корпорации – и вы скопите состояние; будьте набожны – и церковь станет помогать вам во всех начинаниях; сделавшись богатым и религиозным человеком, вы станете дворянином, а это дает высшие преимущества.

      – Прекрасная схема. Приложима к карьеристам.

      – Ты ползучий прагматик, Митя. Я не понимаю, отчего трудящиеся читают твои книги. Ты ведь не дослушал меня.

      – Не тебя, но Бональда.

      – Новое – это хорошо забытое старое. Если я сумел вспомнить, то, значит, именно я вернул современнику забытое старое. Сие – соавторство.

      – Ишь ты!

      – Так вот… Бональд прекрасно вывернул свою схему. Венец свободы, то есть дворянство, – суть защитный барьер того общества, которое мечтал создать Бональд. Раз ты дворянин, то, значит, бренный металл не должен тебя интересовать более. Дворянство останавливает энергичного плебея в его жажде к постоянному обогащению. Без этой преграды могла водвориться плутократия. Служа наградой за приобретение богатства, звание дворянина обязывает к самоограничению; дворянство – предел обогащения. Достигнув дворянства, к богатству следует относиться как к цели – понимаешь? Бональд занятно пугал общество: «Если вы уничтожите дворянство, тогда стремление энергичного плебея к обогащению не будет иметь ни цели, ни предела; целью будет богатство – само по себе. Тогда-то и появится аристократия. Аристократия, но не знать».

      Степанов слушал с интересом, даже окрошку отодвинул.

      – Да ты ешь, Митя, ешь, – вздохнул Славин. – У литератора должен быть волчий аппетит.

      – Если у литератора волчий аппетит, значит, он работает на бюро