Не воротишься. Надежда Ларионова

Изредка – на, вот тебе косточку пососать. В смысле, сисю самого дешевого пивка.

      Плоский явится затемно, а пока…

      – Эй! Парень! Сдурел?

      Я оборачиваюсь. Кричат с лодки, дядька-рыбак громыхает веслами, свистит кому-то на берегу.

      – Тю, люди! Дурака этого спустить надо.

      На железнодорожном мосту стоит парень. Руки за спину – держится за опору. Ноги тонкие, белые. Шорты трепыхаются, как белый флаг. Думаю, не крикнуть ли: «Слышь, сдавайся!» – но меня опережают. Мужичок с бородой, как у попа, но в тельняшке и трениках, кричит, растягивая слова:

      – Молодо-о-ой человек, это вы зря-я! Слезайте, пожа-алста!

      Со стороны Блюхера к мосту подтягивается народ. Бабульки с трясущимися подбородками и тележками, тетки с кулаками с два моих и толстыми ногами, это, видать, закрывшие смену продавщицы сельпо.

      – Удумал! Мать пожалей!

      – Санитаров вызвали, ему в дурку надо, а не разговоры! Слышишь, санитары едут за тобой! Подумай, заберут же, будешь всю жизнь с желтой бумажкой мыкаться!

      – Дура, ты че-е? Че говоришь ему? Он же и так покойничком стать хочет, – вступается за парня мужичок и, растолкав баб, снова оказывается впереди.

      – Ну что вы за фокус затеяли? А-а? Кто будет вас снимать оттуда, а-а?

      Сзади слышно пожарную сирену, и наконец к мосту подъезжает красная машина со свернутыми змеями шлангов и гурьбой бравых ребят в касках. В костюмах им явно до одури жарко, и каски быстро оказываются сброшены, кран выдвинут, а упирающийся, орущий и брыкающийся белыми, селедочного цвета ногами парень сброшен прямо на траву. Парень растянулся, зарылся в землю носом и принялся выть. Я обогнул толпу и через кусты прошел прямо к лежбищу. Уж очень захотелось взглянуть поближе на идиота. А может, и поболтать пригласить. Такие дылэно бывают полезны.

      Парень греб руками по траве и размазывал выдранные комья грязи по лицу.

      – Ма-а! Ма-а-ар!

      Полосатое лицо оказалось совсем детским. Лет шестнадцать. Школьник еще.

      – Бредит! Как пить дать бредит! – кудахтали оставшиеся за моей спиной бабы.

      Один из пожарных втиснулся между ними и начал допрос:

      – Где живет? Чьих будет? Выкладывайте. – Бабы мычали что-то про местного попа – помолиться, что ли, думают за него?

      Мне хочется прикрикнуть на них: да заткните варежки хоть на секунду, этот несчастный что-то сказать хочет.

      И наконец в вытье я начал различать членораздельное:

      – Ма-а-ри-и…

      – Мария? – Я кинулся к нему. – Что ты там воешь, эй, ты, что ты только что сказал? Мария?

      Парень закивал головой:

      – Мария. Мария Михай. – И снова уткнулся в землю.

      Я принялся трясти его за плечи:

      – А ну-ка, рот открыл и выложил все, что знаешь, что с ней? Померла?

      Парень вздрогнул плечами:

      – Не знаю.

      Круглые, крупные слезы катились по его грязным щекам. Изо рта посыпались, нагромождаясь друг на друга, бессвязные обрывки:

      – У