Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ. Юлия Яковлева

император. Он ждал подробностей.

      – Так вот, Афганская кампания, ваше величество, – искусно напомнил Меншиков.

      Император поморщился, замахал рукой, как будто над ухом звенел невский комар, известный своим противным голосом:

      – А к черту, к черту Афганистан. Закругляйтесь!.. Так что Гюлен?

      На том все и кончилось.

***

      Горы нависали темными громадами. Звезды были холодны, как иней. Она поглубже сунула руки в муфту – вынимать их не хотелось. Сквозь расщелину дорога внизу кремнисто блестела, заставляя всякого культурного русского вспомнить строки Лермонтова. Но дама этим языком не владела. А русских здесь не было. Отступили. В этом вся причина… Причина, по которой она мерзнет.

      Ступни в козловых ботинках окаменели. Холод забирался под колокол юбки, и по ногам, к самым панталонам, пробегали молнии озноба. Зубы начали выстукивать дробь. Наконец она их увидела! Красные мундиры в темноте казались фиолетовыми. Пышные высокие плюмажи напоминали меховые шапки пехотинцев, но она уже научилась различать их даже в темноте. Блестели дула орудий, стволы винтовок и дудки волынок. Ночь была впереди. Они шагали бодро. Ать-два. Левой-правой. Неутомимые, неуязвимые. Равнодушные к холоду. Она не удержалась от улыбки. Грустной и нежной – почти материнской. Милые создания.

      Но пора.

      Скоро рассвет. А петухов здесь нет. Вот и приходится все самой, все самой…

      Она выпростала из муфты руку. Блеснул между пальцами свисток.

      Высокий звук пробил в ночной тишине отверстие с игольное ушко.

      Строй остановился. Негромкие команды офицеров тут же сменились бряцанием: затягивали ремни, оправляли палаши. Смирно!

      Первыми оттолкнулись от земли солдаты арьергарда. Движение бежало по колонне с конца в начало – точно невидимые пальцы отдирали ленту. Воздух заполнился шуршанием и треском, как от стаи саранчи.

      Дама терпеливо разглядывала носки своих башмаков – чтобы опять не увидеть ненароком в небе такого, что оскорбит свойственную ее полу стыдливость, ибо шотландские стрелки (за исключением офицеров) не имели обыкновения носить панталон или «невыразимых».

      Выждала достаточно. Подняла подбородок. Черные точки людей в воздушной тьме были едва видны. Помахала небу рукой в перчатке, а потом ею же опустила с полей шляпы на лицо плотную вуаль. Ощутила на губах ее холодное сетчатое прикосновение. Сдула:

      – Бр-р-р-р.

      Хотелось к огню, к камину, к чаю.

***

      Доктора Даля полковник нашел у хирургической повозки. Доктор сидел на перевернутом ведре, в котором обычно выносили ампутированные руки и ноги. Курил трубку. Он так устал, что не вскочил, не поздоровался. Только скосил на Тучкова глаза.

      Все они устали. Устали не сегодня. Устали за много недель. Какая странная эта кампания. Ночные бои. А днем тишина, от которой в голове какой-то стеклянный шум. Верно говорят про англичан: все они малость ку-ку. Так и самому спятить можно. Тучков сел рядом с доктором прямо на землю. Едва тело перестало двигаться,