Храм боевого мага. Нина Каротина

выпучил тот глаза.

      – Вот чувствую, что ты у меня что-то забрал. У меня в памяти провалы последнее время. Даже не знаю, голова часто болит, подташнивает немного. Но ты ответишь по всей строгости закона.

      Зельтиур со стоном рухнул назад в кресло.

      – Не было такого.

      – Зельтиурчик, сердцем чувствую, что ты неохотно скрываешь от меня правду. Сними оковы, сбрось бремя, откройся и тем заслужишь отпущение. Забрал же что-то, что мое по праву? Может ты столовое серебришко у меня тиснул? Или платочки шёлковые для носа? Было же что-то, что признано моей собственностью, а ты не смог устоять? Я приму тебя любого, барсучок. Пусть вор, пусть мошенник, но мой дорогой и бесценный друг.

      – Маг Вилетта, – устало выдохнул он. – Вас ждёт мой помощник, чтобы написать заявление в суд. У меня нет больше слов.

      –Скудный словарный запас, барсучок. Над этим мы еще поработаем.

      Вилли покончила с сукном, захватывающее зрелище, даже Высший магистрат завороженно наблюдал за тем, как она умело вспорола обшивку и оставила после себя привычные разруху и безобразие. Но это меньшее, что она могла сделать.

      Вилли выпорхнула из кабинета и тут же столкнулась с ещё одним достойным собеседником.

      – Итуурчик, бурундучок, чего такой кислый? – девушка схватила его за рукав, и магистрат уже не вырвался.

      Хотя старался, рванул так, что рукав треснул, и Вилли с интересом запихнула нос под меховую мантию.

      – Мм… дустовым мылом моешься? Чешется? Давно чешется? Хочешь полечу?

      – Миледи, – взвизгнул сварливый старикашка. – Руки уберите от меня!

      – Ууу, какой зуд стоит? Итуряша, вовремя нужно обращаться. Здоровье беречь. Посмотри, как достало. Значится так, – притянула она рукав и тот окончательно пошёл по швам. – И не смей сопротивляться. Кожа сухая, дряблая, обвислая. Будем натягивать.

      – Да я вам дамся только при смерти, зараза вы боевая! – отбивался тот. – Мне и прошлого раза хватило!

      – А что было в прошлый раз? – расплылась она в сладенькой улыбочке. – Бурундучок, провалами в памяти страдать стала. Видно, старость подкралась. Небось в прошлый раз все закончилось хорошо?

      – Ты… Вы… в прошлый раз, миледи, вы перхоть мне лечили! Насильно, после того как оцепенели. А излечили от волос. Не смейте даже приближаться ко мне!

      – М-да, перхоти нет. Это прогресс, не находите? – она перехватила меховую накидку за другой рукав.

      – Не нахожу. И много чего не нахожу после того оцепенения!

      – Дружочек мой зудящий, твоя комната ровно под моей. И вот что я скажу. По ночам чувствую запах еды. Ты на кухне стряпню тыришь?

      От подобного обвинения пожилой человек даже задохнулся и не сразу нашёлся с линией защиты, потому она продолжала:

      – Это нервное, я знаю. У тебя зудит, ты потому не можешь остановиться. Прешь все, что съедобно. Я тебя не виню, – заговорщически прошептала она в его разгневанное лицо. – Но осуждаю. Фактически, что выходит? Я из-за тебя масло не доедаю.

      – Да как у вас язык…

      – Бурундучок,