Скользящие души, или Сказки Шварцвальда. Елена Граменицкая

нагретого стекла?

      Это невозможно.

      Ангелок, а точнее его неуклюжее подобие (мой друг не отличался талантом стеклодува), задрожал в руках. Боясь уронить его на мостовую, я прижала драгоценность к сердцу.

      Гай отступил на шаг, затаил дыхание.

      Он наблюдал. Он всегда наблюдал за мной.

      Откуда он знал, что получить в подарок ангела означает для меня признание в любви? Так повелось с детства. Первого расписного ангелочка из керамики мне принесла мама. Мне и Иришке. Только сестра свой подарок потеряла, а я хранила как зеницу ока, как радостное воспоминание о нерастраченном мамином тепле, нежности, о ее свечении…

      Знаете, Маша, как красиво светилась наша мама? Сколько раз я желала услышать ее голос, увидеть образ, но самый дорогой человек так и не явился. Это означало одно: она покинула наш мир навсегда. Будучи ребенком, я отказывалась это понимать и горько плакала. Потом приняла и смирилась.

      Второй ангел появился позже. Александр, будущий муж, привез прозрачную подвеску из стеклодувной мастерской Таллинна. Даря его, он предложил руку и сердце, и я не смогла отказать.

      Последующие крылатые собратья находили меня уже по всему миру.

      Я подняла благодарные, налитые слезами глаза на Гая и смущенно улыбнулась.

      Ангел в подарок – все, о чем я могла мечтать. Он угадал.

      Потому что был гениальным ювелиром, точнее, манипулятором.

      Маленький ангел, созданный его собственными руками, скромный и неуклюжий, слегка покосившийся, грелся в моих ладонях.

      Чудо с тонкими прозрачными крылышками, с тельцем, состоящим из смеси темного аквамарина и ослепительно-белого пигмента с вкраплением искрящегося на солнце золотого песка, казался дороже всех вычурных украшений, даримых мужем, который соблюдал негласное правило – с каждым годом изысканнее, изощреннее и богаче. Чтобы не упасть лицом.

      Я носила его холодные дары исключительно на приемы, чтобы не обидеть, не лишить статуса.

      По щекам Виктории извивающимися змейками поползли слезы. Не замечая их, она прикрыла глаза и продолжила рассказ:

      – Дорогая Мария Сергеевна, скоро закончится эта история. Мы подошли к финалу, неожиданному и трагическому.

      «Венеция с высоты полета похожа на змеиные головы, замершие в последнем поцелуе-укусе. Это символично», – так сказал мне Гай в тот вечер.

      Но исхода ничто не предвещало. Мой вещий голос молчал, затуманенный пеленой влюбленности. Волшебный фонарик в горле ни разу не вспыхнул, не ожил, предательски угас.

      После сумбурного ужина в маленькой пиццерии на калле дель Меццо, прошедшем в скрытом томлении, в предвкушении неизбежности, в спешке, после не запомнившегося путешествия на катере до садов Джудекка Гай распахнул дверь номера в «Киприани», почтительно отошел на шаг и пропустил меня внутрь.

      Его сьют был роскошен. Из окон гостиной открывался прекрасный вид на фиолетовую, тонущую в сумеречной дымке лагуну и город, над которым багровела в закатных лучах колокольня