Разрыв-трава. Не поле перейти. Исай Калашников

что они… люди?

      – Очернят, оболгут…

      – Ну и что? Мне все равно, что обо мне думают. Главное не это, а то, что я сам о себе думаю. – Помолчал. – И о тебе тоже… Я тебя, Настюха, ни в какой беде не оставлю.

      – Не надо, Игнат, никому таких посулов делать… – Она поняла, что напрасно так сказала. – Я к тому, что всему перемены бывают.

      – Я говорю о том, чему перемены не будет никогда.

      Он улыбнулся, так что его слова можно было принять и за шутку, но она сразу поверила – правда, и печальная радость сдавила ей горло.

      Проводила его за ворота, смотрела, как он шагает через дорогу к своему дому, и думала, что на всем белом свете у нее нет человека, такого же понятного ей и так же понимающего, как Игнат, и что жизнь была бы совсем иной, если бы у всех людей, так же как у него, в душе не убывала доброта.

      День выдался солнечный. На сопках за селом ослепительным светом пылали снега, по крутому склону Харун-горы катались на санках ребятишки. Они падали вниз, как ястребки со сложенными крыльями, исчезали в зарослях тальника, потом медленно взбирались вверх и снова неслись по сверкающему снегу. Ей тоже вдруг захотелось промчаться по круче на легких санках, почувствовать, как от стремительно нарастающей скорости перехватывает дыхание и останавливается сердце.

      По улице в шапке-кубанке, сдвинутой на одно ухо, торопливо шел Стишка Белозеров. Еще издали он помахал рукой Насте.

      – Ну как, надумала?

      – Это о чем ты?

      – О помощи. Дровишек привезти, муки смолоть… Все сделать для полного равновесия жизни.

      – Да ничего мне не надо! – Настойчивость Стихи показалась ей смешной, она лукаво улыбнулась. – Чего нет, так это мужика. Проворонила.

      Бойкий, настырный Стишка хмыкнул, замялся. На все другие случаи у него, кажется, были заранее припасены разные слова, а тут не сразу нашел что сказать, и в эту короткую минуту замешательства перестал он быть для Насти «политичным человеком», а стал просто Стишкой, соседским парнем; она видела, что полушубок на нем старый, с плешивым воротником, унты потрепанные, штаны из толстой далембы зачинены на коленях; теплея сердцем, засмеялась, сказала:

      – Шучу я… А ты лучше другими делами занимайся. Дел-то много, должно?

      – Хватает. Вот Павла Рымарева надо бы на жительство определить…

      – Это кто такой?

      – Ты его знаешь. В районе работал, сюда часто приезжал. Высокий такой, с усиками.

      – Знаю, бывал у нас с Лазарем.

      – По доброй воле к нам на жительство переезжает. Куда попало его не толкнешь. Знаешь нашу дурь семейскую – вздумают из отдельной посуды кормить, начнут мелкие обиды чинить. А он нам шибко нужен. Председатель колхоза из него выйдет хороший.

      – Определи его к таким, которые не обидят.

      – А куда? У Абросима семья большая. К Назарычам – самим тесно. Лучке Богомазову я не очень верю. К себе хотел, но… жениться собираюсь.

      – На ком женишься?

      – Феньку Федора Петровича