Разрыв-трава. Не поле перейти. Исай Калашников

об угол печки, отбив кусок кирпича и ошелушив известь. Лазурька выхватил из кармана револьвер, угасил лампу.

      Корнюха подбежал к двери, защелкнул крючок. С улицы били по окнам. Пули, пропарывая стекла, чмокались в противоположную стену. Корнюха ползком перебрался в дальний безоконный угол. Там Лазурька допрашивал Ерему.

      – Кто стреляет?

      Ерема стонал, охал, ныл:

      – Ой-ой, больно мне! Убили, паразиты! Убили, проклятые!

      – Кого убили?

      – Меня, Изотыч, убили! Стигнейка и Агапка. Ой-ой…

      – Говори толком!

      – Не по доброй воле… Принудили. Оплели кругом… Защити, Изотыч!

      – К чему принудили? Кого? Что ты плетешь?

      – Я был с ними заодно… Принудили. Они восстание задумали. Я – ходу. Они – стрелять.

      Лазурька подобрался к телефону, яростно крутнул ручку.

      – Алё, алё!.. Молчит! Алё! Должно, срезали провода… Худо наше дело.

      Выстрелы на улице смолкли. Кто-то хрипло закричал:

      – Эй вы, вылазьте на свет божий!

      Лазурька, припадая к полу, скользнул к окну, выглянул из-за косяка, крикнул:

      – Жизни вам своей не жалко, сволочи! Складывайте оружие, дурье пустоголовое!

      За окном засмеялись:

      – Пощупай штаны, Лазурька! – Это был голос Агапки.

      Корнюха подполз к Лазарю, задыхаясь от ненависти, зашептал:

      – Дай револьвер! Дай! Срежу мокрогубого.

      – Их не видно. В канаве прячутся.

      Луна закатилась, стало темно. Слабо отсвечивал снег на дороге, равнодушно мигали редкие звезды. Лазурька держал револьвер наготове и, когда под забором на той стороне улицы зашевелилось что-то черное, выстрелил. В ответ залпом ударили три винтовки.

      – Вылазьте, вам говорят! – надрывался Агапка.

      В разбитые окна тянуло холодом, под ногами хрустели осколки стекол. В углу тихо скулил Ерема.

      – Ползи за мной, – сказал Лазурька Корнюхе.

      Они перебрались в запечье. Лазарь поднялся.

      – Ты вот что… Выбирайся отсюда. На заднем дворе – конь сельсоветовский. Дуй в район. Хотя… Скачи лучше к Батохе. Тут ближе.

      – А как я выберусь?

      – Тут есть ход. Залезешь на потолок, оттуда на крышу. Остерегайся. Заметят – собьют, как белку с лесины.

      – Постой, а ты? Пошли вместе.

      – Пошел бы… Но – Ерема. Убьют они его. Да я ничего, отсижусь, не подпущу. Давай, влезай мне на плечи…

      С крыши Корнюха увидел в дальнем конце Тайшихи багровые отблески пожара. Пламя, разгораясь, поднималось все выше, обрисовывая черные контуры крыши. Тихо, по-кошачьи, он спустился на землю, дополз до двора, вывел лошадь.

      Проехать нужно было шагах в ста от стреляющих. Сумеет ли он проскочить? Страха не было. Он чувствовал себя как перед прыжком в воду – и боязно, и весело. Концом ременного повода резанул лошадь по боку, вымахнул за угол, повернулся, и вот он середь улицы, весь на виду.

      – Стой!

      – Стою, хоть дой! – с озорством откликнулся он, хлестая лошадь.

      «Дзинь! Дзинь!» –